Акулы во дни спасателей

После одиннадцати музыка в клубе грохочет так, что в ушах гудит и хочется прилечь, не иначе после шестого стакана. Мы с парнями сидим в баре, по телевизору идет спорт, напротив нас ресторан, между баром и рестораном крутятся разноцветные прожекторы, сцена и типа танцпол, как будто заведение не определилось, бар оно клуб или ресторан. Официанты обходят пары, которые крутят задницей в полумраке танцпола.

Но музыка из колонок доносится приличная, мы с Тревисом Билли и парнями бухаем часов с восьми вечера, и вскоре я сам уже тупо кручу задницей на танцполе с девицей не то с ближнего востока не то какая-то дикая смесь, грива как у льва. Красивые ленивые глаза всегда полуприкрыты, мы болтаем, хотя кого волнуют слова.

Чаще всего мы так тесно прижимаемся друг к другу бедрами, что можно пересчитать мелочь в карманах. Мы раскачиваемся вертимся расходимся сходимся, в туалете я ссу как из шланга, на лаймовых стенах выцарапаны имена, снова пьем в баре с Тревисом и остальными парнями, перекрикиваем музыку, какого хера ее сделали еще громче. Потом возвращаемся на танцпол и вскоре я говорю парням, мне тут кое-что нужно сделать, я отойду на немного, девица сунула руки мне в задние карманы, щупает меня за задницу, мы двигаемся к выходу, ее приятели рты раскрыли от изумления, барная стойка красно розовая и блестит.

Мы в такси, потом дома, я пинаю с крыльца рекламные рассылки, проходим через темную гостиную, вокруг телевизора стоят грязные вчерашние тарелки, идем прямо ко мне в спальню.

Девица хихикает, я лижу ее шею.

— Сумасшедший, сумасшедший, что за бред, я никогда…

— И плевать, — говорю я. — Ты никогда, а я всегда.

Она снова смеется, я прижимаю ее к стене, мы уже без штанов, шуруем друг у друга в трусах вместо того чтобы их снять, потом путаемся ногами в простынях, растянувшись на матрасе, я кладу ее ногу себе на плечо, вторую ногу она вытягивает вверх и рукой вправляет меня в себя, мы раскачиваемся ловим ритм туда сюда снова и снова и снова и снова и снова.

Утром мой телефон взрывается шумом, девица еще не ушла, слишком рано, звонит мама и я такой, черт.

Я выворачиваюсь из-под вялой руки вчерашней девицы взять телефон.

— Извини, что так рано, — говорит мама.

— Я как раз делал зарядку, — отвечаю я.

— Что с голосом? — спрашивает мама. — Простыл?

— Угу, — говорю я. — Немного.

— Ну тогда извини, что звоню, но у меня не было выхода.

— Звякнешь попозже? — спрашиваю я.

— Не получится, — отвечает мама.

* * *

Вскоре после этого я звоню всем кому нужно, авиакомпания дает мне скидку в связи с трагическими обстоятельствами, мы в воздухе и уже почти прилетели, потому что я вижу внизу Оаху и ночной Гонолулу. Забавно, я раньше считал его большим городом, дома выше десяти этажей были для меня в диковинку, уличные фонари бульвары и все такое, теперь же гляжу вниз, а он маленький и огоньки светятся в одном крохотном уголке, все остальное темное, ночной океан и бесплодные долины. Куда ему до Лос Анджелеса Сиэтла и даже Портленда, те так сияют что ничего кроме света не видно.

Я не хочу на Гавайи. В прошлый мой приезд была вообще жесть (меня как раз выгнали из команды и из университета, лишили стипендии) я натыкался на всех знакомых, а они все как на зло читали газеты и смотрели новости спорта про университет и турнир, местный парень прогремел на всю Америку. Какие-то чужие люди лучше меня помнили подробности разных матчей, вплоть до того делал ли я там кроссовер бросал ли из под кольца или в прыжке или как то еще. И все спрашивали меня об одном и том же, а мне приходилось снова и снова давать одни и те же сраные ответы: да, я помню эту игру, нет, я уже не играю, в Спокане дела так себе, да, у родных все хорошо.

И теперь вот снова возвращаюсь. Мама звонила сообщить что Ноа пропал во время долгого похода по Большому острову, он в одиночку собирался обойти весь остров или типа того. Мама говорила, он что-то видел и хотел выяснить что к чему, сказал куда идет, а на сколько не сказал, потом ушел и пропал на неделю, потом еще неделя, ни слова, и тогда мама позвонила в полицию.

Женщина в соседнем кресле за весь полет не встала ни разу. Хоулейшая из хоуле: странная белая кофта, обтягивающие штаны цвета хаки, грудь морщинистая, вся в конопушках, курносая как я не знаю кто, выговор будто она с фермы или типа того. Ясное дело, под гавайским солнцем сгорит до красна и будет пить май тай[120] в каком-нибудь дурацком барчике на пляже Вайкики.

Женщина замечает, что я на нее гляжу.

— Мы тут впервые, — говорит она.

— Ни за что бы не подумал, — говорю я.

— Вы рады, что летите домой? — спрашивает она.

— Конечно, — говорю я.

— У меня к вам вопрос, — говорит она, поворачивается, смотрит на меня в упор и два раза моргает. — Вы играете в баскетбол?

Этот вопрос. Каждый раз.

Сигнал предупреждает, что идем на посадку. Мы откидываемся на спинки кресел. Самолет с ревом режет воздух, наклоняется и пикирует к земле.

* * *