Читаем Акулы во дни спасателей полностью

Ощущение потери не проходит. Становится такой же частью меня, как все остальное. Но отдаваться ему некогда. Я день-деньской занята, выкарабкиваюсь из ямы прошлого семестра, становлюсь лучшей в группе по термодинамике, пару раз выбираюсь полазить по искусственным скалам с Хао, Катариной и Вэн. Несколько недель спустя, на выходных, мы все вчетвером несемся поздно вечером на велосипедах. Туман липнет к щекам и ко лбу. Дорога пульсирует сквозь руль. Мы хохочем, вопим, мчимся по улице во весь дух, словно нас только что спустили с поводка. В некотором смысле так оно и есть: Вэн принесла пакетик кокса, у Катарины мы выпили пива и решили поехать на велосипедах на вечеринку к знакомым. Мы бродим по дому, гулко ухает музыка, в тесных углах лопочут хриплые голоса, время летит, я словно парю над собственным скелетом.

В доме полным-полно незнакомого народа, но много и тех, кого мы знаем. По крайней мере, в лицо. Но хоть мы и знаем их в лицо, люди за этими лицами… как бы это сказать… На таких вечеринках все будто одинаковые: стремятся принять красивую позу, красиво одеться, сделать красивую фотку. Всем хочется, чтобы вечеринка прошла идеально, а так никогда не бывает, и они пробуют еще раз, да? Снова и снова.

Мы наталкиваемся на других гостей, находим наши места, в доме и снаружи. Мы танцуем, пихаем друг друга локтями, бедрами, пьем то, что принесли с собой в рюкзаке, дружно вываливаемся на улицу из задней двери.

Вообще-то мы планировали вчетвером вернуться к Катарине и продолжить гробить здоровье — выпить еще пива, посмотреть кино. Но когда появился трезвый водитель, они уехали без нас. Мы с Вэн опять вдвоем, окей, от выпивки кружится голова. Она снова такая, как после той вечеринки с вином и потом в туалете, а то, что Вэн сказала, будто не чувствует ко мне того же, что я к ней, кажется ошибкой: настоящие мы сейчас. Да, я будто бы оживаю, пусть немного. После бури, бушевавшей во мне из-за смерти брата.

Я беру Вэн за руку. К моему удивлению, она сжимает мою ладонь.

— У тебя рука теплая, — говорит она, пьяно покачиваясь.

Не знаю, кто из нас кого ведет, или мы обе ведем друг друга, но только мы вместе возвращаемся в дом.

Внутри пахнет мятой и окурками. Свежеразрезанным лаймом и пролитым пивом. В коридорах толпится народ. Наверное, все смотрят на нас, как будто догадываются, что между нами, почему мы держимся за руки, но мне плевать, окей? Мы снова на танцполе, сжимаем друг друга в объятиях. Потом на кухне, где разорванная пачка чипсов из тортильи клонится в лужицу на крытом формайкой столе. Достав из-за раковины две стопки, наливаем друг другу водки. Я не чувствую вкуса, потому что перед этим мы успели занюхать дорожку. Со столика в ванной. Мы снова танцуем, моя нога между бедер Вэн, ее нога меж моих. Потом поднимаемся по скрипучим ступенькам, которые отбрасывают нас на стены и перила. Навстречу нам спускаются трое или четверо, но мы протискиваемся наверх. Находим пустую комнату с кроватью, одеяло и простыня наполовину задраны, посередине матраса мокрое пятно.

Мы оглядываем комнату, поворачиваемся то к одной стене, то к другой, словно на смотровой площадке.

— Та последняя стопка, — говорит Вэн. — Я не чувствую. Не чувствую себя. — Она хихикает. Тычет пальцами в свои щеки, в губы, и когда дотрагивается до губ, они выпячиваются, я вижу линии, изгибы, до чего же они розовые.

Я со смехом тоже тыкаю пальцем в ее щеки. В полумраке моя смуглая рука кажется такой темной на фоне ее кожи. Я тянусь к Вэн, облизываю ее губы. Растрескавшиеся, соленые, выпуклые, они воняют. Но Вэн приоткрывает рот и принимает меня. Наши влажные губы встречаются. Я чувствую ее вкус, говорю себе: такой ты ее запомнишь.

— М-м-м, — тянет Вэн.

Голова у меня тяжелая. Нагруженная всем тем, что я в нее запихнула. Я прислоняюсь к Вэн, которая, как и я, с трудом держится на ногах, а Вэн прислоняется к стене. Я чувствую, как мы прижимаемся друг к другу, сливаемся в одно, становимся целым.

Мгновение Вэн покачивается со мной, потом напрягается и отстраняется.

— Нет, — говорит она.

Я отодвигаюсь.

— Что?

— Противно, — отвечает она. Глаза полуприкрыты, но взгляд жесткий, злой. Я не узнаю ее. — Я тебе уже говорила. — Вэн смеется, поднимает руку, отталкивает мое лицо. — Ты мне противна.

Все во мне обрывается, будто я падаю со скалы. Хотя я не шевелюсь, да. Пытаюсь подобрать слова. Вэн шагает к кровати, словно из последних сил старается управлять телом. Плюхается на спину.

— Вэн, — говорю я.

Я пячусь к выходу, стукнувшись локтем о ручку двери. От удара руку охватывает гулкий металлический зуд. Я поворачиваю ручку, выхожу в коридор, на свет, яркий до головной боли. Стыд жжет глаза.

— Эй, — окликает меня кто-то, когда я закрываю дверь. Сзади через мое плечо тянется чья-то бледная толстая рука, придерживает дверь, не дает закрыть. Я оборачиваюсь. Это Коннор, тот парень, с которым Вэн крутила на той давней вечеринке. За ним к стене прислонились еще двое. На меня они даже не смотрят.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее