Акулы во дни спасателей

Теперь зимние каникулы. Дин вернулся в Спокан, надолго ли, сам не знает. Денег на то, чтобы слетать домой, у меня нет. То есть, как бы это сказать, их нет, но они есть, я могла бы оплатить билеты кредиткой, если бы не лазила по горам, не покупала всякую ерунду для учебы и едва не превысила лимит. Зимой билеты на Гавайи стоят кучу денег, даже из Сан-Диего. В общем, сейчас эти сраные зимние каникулы, для начала я выпрашиваю себе несколько смен в “Романском стиле”, и очень удачно: в первый же рабочий день, буквально накануне того, как меня должны вышибить из общаги, я знакомлюсь с официанткой по имени Кристи. Она подрабатывает на стойке регистрации в хостеле для вчерашних европейских школьников, одержимых мечтой посмотреть Америку в целом и Калифорнию в частности. Нищих студентов из соседнего кампуса в хостеле не ждут, но Кристи сдает мне койку до конца каникул, причем дороже, чем это стоит, а если хозяин спросит, что я тут делаю, она ответит, что я вот-вот съеду. Обычно в середине рабочего дня я сажусь на автобус и еду на пляж. Дрожу под поцелуями холодного солнца, когда туман рассеивается над песком, или торчу в хостеле, а щедрая европейская молодежь, немыслимо белобрысая, одуревшая от счастья, что попала в Америку, угощает меня едкой выпивкой. Я ем саймин, дешевые хлопья, блюда из долларового меню, которые покупаю двойными порциями и складирую в холодильнике. Один из уборщиков посуды в “Романском стиле” собирает для меня остатки еды. Полюбуйтесь-ка, папа с мамой, как я машинально выучилась крутиться, годами балансируя с вами на краю финансовой пропасти.

На Рождество я снова звоню домой. Теперь беседы с родителями даются нелегко. У каждого из нас собственный язык смерти и скорби, не поддающийся переводу. И вот еще что странно: я общаюсь с папой намного меньше прежнего — мама каждый раз находит причину, по которой он не может подойти к телефону. Странно, правда? Разговоры наши превратились в настольную игру, никто не знает, как в ней победить, зато прекрасно знает, как проиграть — достаточно упомянуть Ноа. Поэтому мы обсуждаем всякую чепуху. Сколько стоит молоко. Новый маршрут, по которому мама водит автобус, и схемы движения транспорта. В какой обуви мои колени после смены в “Романском стиле” не будут болеть, точно в них налили цемент. Я объясняю, что такое хостел.

Каждый раз одно и то же, но я все равно звоню. И в Рождество.

— Пиццерия в центре, что будете заказывать? — говорит голос.

— Привет, пап.

— Папы у нас нет, зато есть пицца с индейкой. Сегодня специальное рождественское меню.

— Я думала, это Гавайи, — говорю я. — Добавите ананас?

— Ананас! — восклицает папа. — Это дерьмо давно пора запретить законом.

— Как и дурацкие папины шуточки, — отвечаю я, но все равно улыбаюсь.

После моих слов пауза, а потом папин голос стихает, переходит в свистящий шепот, я не понимаю, что он говорит.

— Пап, что?

Голос еще звучит. Воздух в трубке вибрирует. Я это чувствую, уши закладывает, как будто спускаешься с высоты. А потом папа исчезает.

— Пап…

— Привет, дорогая. — Мамин голос.

— Мам, что происходит?

— Ничего.

— Я имею в виду, с папой.

— Ах, с папой! Он… пошел открывать дверь, к нам пришли.

Во мне сжимается кулак обиды. Я знаю, что она врет.

— Мам, — говорю я.

— Как проходят каникулы? — спрашивает она. — У тебя все хорошо?

Она и раньше в таких случаях меняла тему, с чего бы ей сейчас вдруг отвечать? Я решаю не придавать этому значения.

— Конечно, — говорю я. — Наверное. Рада, что дотянула до конца очередной смены, не плюнув никому в тарелку.

Мама смеется.

— Прекрасно тебя понимаю, уж поверь, — говорит она. — Но нужно уметь абстрагироваться. Пришла на работу — представь, будто запираешь Кауи в шкафчике вместе с уличной одеждой и рюкзаком. До самого конца смены.

— Я уже привыкла, — отвечаю я.

— Вот и хорошо, — говорит мама. — Я привыкала долго. Очень долго.

— К тому же, — продолжаю я, — осталось всего две-три недели, а там снова начнутся занятия.

— Везет тебе, — говорит мама.

Господи Иисусе, думаю я. Начинается.

— Можно хотя бы на Рождество обойтись без этого? — спрашиваю я. — Я… Здесь никого нет, мам. Только я.

— Твоя правда, — отвечает мама. — Легче не становится никогда.

— Знаю, — говорю я.

Повисает пауза. Я догадываюсь, что по нашему ритуалу мама сейчас спросила бы о Ноа, как раньше спрашивала каждый раз, но теперь-то спрашивать не о чем. Мы обе знаем о нем все, что только можно знать.

Разговор завершается. Вскоре все мысли в моей голове стираются в порошок под натиском очередного дня в Сан-Диего. Хостел, двойная смена в “Романском стиле”. Хостел. Сраные туманные утра и беготня между столиками в ресторане. Хостел. Все мои силы направлены на то, чтобы выжить в каждом из мест, сначала пережить смену, а после пережить пропасть молчания и одиночества.