Акулы во дни спасателей

Потом замедляюсь. В этой части тропы я еще не был. Я обыскал дальний край долины у водопадов, проверил все места где мы раньше ставили палатки в долине и на берегу. Исходил все дорожки куда он мог свернуть, прорубал себе путь сквозь новую поросль, хрустел бурьяном и тяжелой травой. Вчера нашел эту старую развалюху, наверное, раньше ею пользовались смотрители парка. Дыры в крыше и стенах, пол просел. Его там не было и вообще никого, дальше я уже не пошел, пора было поворачивать.

Теперь же когда я добрался до этого места меня вдруг как будто что-то потянуло. Я опять поймал поток как раньше когда носился мангустом по баскетбольной площадке. Все что вокруг прячется с глаз и я вижу только одно, но на этот раз мое тело движеться не между игроками а между деревьями. Листья отклоняются, земля не засасывает и не качается под ногами, а держит, пружинит с каждым шагом, я вам клянусь лианы и трава расползаются в стороны и открывается новая тропинка через грязь жуков и зелень.

Там поляна. Деревья и трава доходят до самого края словно не привыкли останавливаться, на краю огромные полосы земли и грязи все в трещинах, даже камни какие то обкусанные будто недавно сломались, потом крутой склон длиной футов в тридцать и за ним отвесный обрыв высотой в тысячу футов, а под ним шумит прибой.

И вот на этом склоне перед самым обрывом вижу в грязи торчит какая то странная кочка. С минуту соображаю что это может быть потом до меня доходит: ботинок. Склон отвесный, не спустится, свалишься в океан. Рядом растет деревце, я обхватываю его ногами как будто еду на лошади только вниз головой. Зацепившись за ствол опускаюсь, голова кружится, тяжелая как будто сиропу в нее налили. Но зато я дотянулся до ботинка, возле него у края утеса вырвана трава и выворочены куски земли. Одной рукой хватаю ботинок выгибаюсь и сажусь на дереве. Отодвигаюсь от края. Внутри ботинка листья, грязь ну и конечно бурые пятна старой крови, на пятке и вокруг щиколотки.

Я делаю передышку. Я вижу, что в руке у меня ответ. Снова оглядываю склон. В грязи из которой я вытащил ботинок торчит тряпка. Я осторожно ставлю ботинок, снова обхватываю ногами ствол дерева, переворачиваюсь и тянусь за тряпкой. Хватаю, не идет. Дергаю, рою, дергаю, тащу, комки грязи катятся вниз по склону и падают вниз, я слышу шорох и треск. Дергаю в последний раз и вытаскиваю рюкзак. Красно оранжевый, как мама с папой говорили спасателям когда мы только начали искать. Подтягиваю рюкзак к себе, жилы в руках горят и болят от натуги, выпрямляюсь на дереве. Перед глазами звездочки от того что висел вниз головой.

Я беру рюкзак на колени. Он порван в паре мест, я открываю главное отделение. Фольга, как от энергетического батончика, распрямляется и блестит на свету будто лезвие ножа. В рюкзаке грязная одежда, часть походной газовой плитки, несколько нейлоновых мешочков с веревками и прочим, я отодвигаю их в сторону, под ними его укулеле. В мягком чехле, я растегиваю чехол, уке чистая и целая.

Я кладу ее бережно, как младенца. Возле ботинка с ржавыми пятнами крови. Далеко внизу шумит и бьется о скалы прибой.

* * *

— Вернулся? — спрашивает дядя Кимо, когда я на следущее утро выхожу из комнаты у него дома.

У меня нет сил отвечать, даже голоса нет. Я качаю головой.

— Эй, — дядя Кимо серьезно смотрит на меня, — эй, Дин, что с тобой, бро?

Я трясусь. Трясусь не переставая, меня будто током бьет, как после хорошей тренировки в спортзале, как после второго овертайма, когда тебя подбрасывает распирает и ты готов к прыжку. Но сейчас по другому, такая тоска, накатит, уйдет и вымотает совершенно, я провожу рукой по столешнице, хочу сказать “Я вроде выяснил что случилось с Ноа”, а слова не идут.

И чего я трясусь не переставая?

Ухожу в комнату, возвращаюсь с ботинком, рюкзаком, укулеле, кладу на стол. Грязь осыпается на пол.

— Окей, — дядя глубоко вздыхает. — Окей.

Мы стоим ждем, дядя думает, потом говорит:

— Надо собрать народ и принести тело. Твоим родителям тоже скажем.

— Нет.

— Нет?

— Тела нет. Я нашел место, там обрыв, за ним скала. И больше ничего.

— В смысле ничего? — спрашивает дядя Кимо. — Должно же быть что-то. Ты туда спускался или как? До конца обрыва?

— Нет там ничего, — говорю я. — За тем местом, где был зарыт ботинок и рюкзак.

— Ты должен…

Я отвечаю ему что больше ничего делать не собираюсь, вообще ничего. И ничего я никому не должен. Я и так все время находился здесь. До и после, когда все остальные уже вернулись назад ко всему что у них есть, я почти каждый день торчу в долине, среди грязи, говна и многоножек, снова и снова из Вайпио поднимаюсь в горы по блестящему влажному асвальту, вижу погнутые отбойники и мятые черные остовы машин внизу, пьянчуги вылетели с дороги и погибли превратившись в кометы, их останки гниют в лесу, и больше нет никого, только я продолжаю поиски. И все впустую.