Акулы во дни спасателей

Когда акулы вернули нам Ноа, я первый дотянулся к нему с лодки. Обычно я об этом не говорю. Тогда, как акулы подплыли к нам, было дико тихо, команда перегнулась через перила, первая акула подтолкнула Ноа на верх, на борт, не укусила, не набросилась а просто подсадила его как можно ближе к нам. Капитан с матросами обвязали Ноа тросом и акулы уплыли, темнее темнее темнее тени в дали и в конце концов слились с синевой. Я был там. Папа с матросами затащили Ноа через перила на палубу, и я сдавил брата в обьятиях, тут же откуда не возьмись появилась мама и обхватила нас обоих. Мы стояли втроем крепко прижавшись друг к другу, и пахло горчицей и чипсами и фруктовым пуншем который мы пили за ланчем, наши пульсы заглушали друг друга, наши руки и ноги были притиснуты друг к другу, наши с мамой и Ноа, так что было непонятно где кончался один и начинался другой.

Я вроде как старший брат, но после того дня мне казалось что он растет быстрее, и уже я стал типа как младшим братом. А теперь я принес обрывки его одежды с пятнами крови. Дядя Кимо смотрит на меня блестящими от слез глазами и дрожит.

— Надо позвонить твоим маме с папой, — говорит он.

— Позвоню, — говорю я и вижу, что он мне не верит потому что дядя Кимо умный мужик. — Я сам все сделаю, — говорю я. — Это я его нашел, а не ты.

— Понимаю, — говорит он.

— Нет, не понимаешь, — говорю я.

Дядя Кимо начинает что-то говорить и замолкает. Выходит на ланаи, потом во двор, держится за голову словно пытается отдышаться после долгого бега. Я иду к приставному столику, на котором у дяди до сих пор стоит стационарный телефон, и сжимаю трубку так долго что белеют пальцы.

Начинаю набирать мамин номер. И нажимаю отбой.

Начинаю набирать папин номер. И нажимаю отбой.

Снова начинаю набирать мамин номер. Дохожу до последней цифры и нажимаю отбой.

Возвращается дядя Кимо, смотрит на меня из гостиной.

— Никто не отвечает, дядя, — говорю я, выхожу из за стола, беру кроссовки и иду к двери.

— Куда ты? — спрашивает он.

— Пройдусь, — отвечаю я.

Дядя скрещивает руки на груди.

— Позвоню как вернусь, — говорю я. — Все равно они не спят до поздна.

— Даже не думай брать мой пикап, — говорит дядя Кимо. — Мне после обеда нужно вернутся на работу.

Я отмахиваюсь через плечо.

— Отлично, спасибо за помощь, дядя, — говорю я, выхожу из дома, шагаю вверх на шоссе и голосую. Иду в сторону Хило, минут через пятнадцать передо мной на обочину сворачивает машина. Водитель хапа японец, одет будто работал в саду, спрашивает куда мне.

— Куда угодно лишь бы отсюда, — говорю я.

— Вам же должно быть куда то надо, — говорит он.

Никуда мне уже не надо, едва не говорю я, но вместо этого забираюсь в машину.

— Тогда в Хило, — говорю я. — Спасибо.

* * *

В Хило я иду вдоль берега, смотрю на океан и волнорез. Вода серая, мутная, точь в точь как в долине Вайпио после дождя, только тут длиный изогнутый залив с баржами и круизными лайнерами в том конце где гавань, а за нею Кокосовый остров с отелями. Я смотрю на пальмы надо мной, их шипастые листья лениво шумят. Вдоль набережной старомодные заведения с вывесками от руки. Захожу в первое попавшееся.

Бар довольно большой и почти пустой. Сажусь за стойку, беру холодное пиво, выпиваю в два глотка.

Заказываю еще пиво и бармен такой:

— Полегче, гаваец.

— Да да да, — говорю я. — Все равно я не за рулем, так что оставь меня в покое.

— Давай полегче.

— Не парься, — говорю я. — Ничего не случится. Буду вести себя как сын которого у тебя никогда не было.

— Сыновей у меня трое и всех пришлось вышвырнуть из дома, — говорит бармен. — Так что…

Я смеюсь.

— Ладно, я не подведу.

— Вот и они так говорили.

Я поднимаю руку, мол, хватит, бармен отходит и принимается тереть блестящую часть стойки. Барчик то дешевый, смекаю я, значит и та часть стойки наверняка пласмасовая, искуственый хром и все такое. Хочу даже сказать об этом, но хватает ума промолчать. А вот его сыновья наверняка ляпнули бы.

Пропускаю еще несколько кружек, заходит пара чуваков и садится в дальнем конце стойки. Оба в кислотно желтых рубахах, то есть я так понимаю работают на стройке, а когда один из них поднимает руку из рукава выглядывает четкая линия загара. Я пью, они жалуються на жен и на то что у берега теперь хорошую рыбу не поймаешь. Время идет, а они не унимаются: “Вечно она пытается заставить меня что то поменять, то рубашку то стрижку то футбол по воскресеньям не смотри”.

Один из них поворачивается и смотрит на меня. Потом оба продолжают разговор.

Я встаю, иду к ним, беру чувака за плечо. У него маленькие уши и мясистые щеки с жиденькой как у японца щетиной.

— Эй, маху, — говорю я, — какого хера ты на меня вылупился? Смешно тебе?

Он дергает плечом, сбрасывает мою руку.

— Глухой что ли? — спрашиваю я.

— Иди домой, — говорит он не поворачивая головы.

— Ага, — говорю я. — Ты на меня смотрел так будто хочешь попросить телефончик. Нового парня себе ищешь, пидор?

Чувак который сидит ближе ко мне вздыхает как собака которая пытается заснуть на полу.

— Ты уже в говно, — говорит он. — Иди домой. — И бармену: — Джерри, этому больше не наливай.