Аквилея

И вспыхнуло в голове почему-то: а ведь было детство и у Иттобаала. Кто он в этом своем прошлом? Баловень судьбы из благополучной и сытой семьи? Не похоже. Жертва голода и насилия? Возможно, но от этого ничего не меняется в настоящем. Проще думать: один из тысяч, легионов, мириад тех, кто неважен нам, кому мы можем походя умилиться — и кого во взрослости не заметим, пока незнакомец случайно не оттопчет нам ноги. Нет, Иттобаал определенно не наш герой. И кем бы он ни был там и тогда, здесь и сейчас он — опасность. Надо предупредить Константа, как опасен этот лис-финикиец…

Пока Феликс крался к комнате, где Констант всегда принимал гостей (сколько раз и его самого!), он уверял себя, что им движет забота, а не любопытство. Что он всего лишь хочет развенчать, предостеречь, помочь, а для этого ему важно знать, о чем там будет идти речь.

Плотная завеса не слишком хорошо пропускала звуки, но если пригнуться, пока никого рядом нет, и чуть ее отодвинуть снизу, с краешку…

— … мой патрон, Тит Цезерний Стациан, велел передавать, что вполне одобряет вашу выдумку с погребальными братствами. В самом деле, если незаконные сборища и тайные общества строго запрещены, надо всегда иметь какой-то ответ на вопрос «зачем вы всё же здесь сегодня собрались». Почитаете память дорогого покойника — вы уж там найдете, кто недавно из ваших умер — или обсуждаете, как обустроить участок на кладбище. Прекрасная идея!

— Так это уже по всей Италии пошло, — Констант, виданное ли дело, словно бы отчитывался перед этим юнцом! Хотя, с другой стороны, если вспомнить, что он представляет своего патрона, одного из первых людей в Аквилее…

— Думаю, ты отдаешь себе отчет в том, насколько это важно сегодня, когда божественный цезарь собирается дать нашему городу права римской колонии, — а значит, и права римского гражданства каждому из нас.

— У вас, первых людей города, и так оно есть, — хмыкнул Констант, — да и я подумываю о том, чтобы его приобрести, хотя это связано, как ты понимаешь, с огромными расходами…

Феликса потрясла (и тут же устыдила) простая мысль, которая прежде не приходила в голову: у него есть от рождения то, чего нет у самого Константа — полноправное гражданство города Рима. И если разобраться, о чем только думает цезарь, собираясь разбросать эти права перед всеми жителями Аквилеи, например, перед этим восточным шпионом и хитрецом — тогда как он мог бы наделить им исключительно людей порядочных и достойных, и епископа среди первых из них!

— Не торопись, — радостно отозвался тот, кто мог быть только Иттобаалом, — похоже, этот товар тебе достанется бесплатно. До сих пор Аквилея, вот уже более двух столетий, считается всего лишь муниципием, что постыдно для столь древнего и славного города, не говоря уж о ключевой роли, которую он сыграл в войнах божественного Траяна с даками и, что греха таить, о его богатстве. И вот тут, дорогой и уважаемый Констант, возникает одна мелкая, но немаловажная закавыка. Мне недавно попался в руки один интересный свиток — то, что ваш Павел пишет своим последователям в Филиппах.

— Последователям Иисуса.

— Ну, это для нас в данном случае одно и то же. Итак, Филиппы — еще одна римская колония, только в Македонии. И что же он им сообщает, римским гражданам посреди варварского моря, оплоту империи и верным слугам Господина нашего Цезаря? Он пишет, что перед этим самым Иисусом как перед единственным Господом должно «преклониться всякое колено» в небесах, на земле и в преисподней. То есть Dominus, Господин, теперь у них уже как бы и не Цезарь, а этот, прости меня за дерзость, мертвый иудей…

— Маний!

— Я всего лишь излагаю тебе, как мы это видим. Что это, как не скрытое подстрекательство к бунту?

— Маний, это совсем, совсем другое. Ты бы лучше почитал, что он пишет римлянам о нашей полной покорности наличной власти…

— Ну, что в Рим пишутся только такие отчеты, это уж, поверь, мне знакомо отлично. Небось для того и писал, чтобы при дворе прочитали. Но вернемся в Филиппы — ведь Аквилея скоро уравняется не с Матерью городом, с нашим великим и вечным Римом, а именно с Филиппами. Еще ваш Павел добавляет, что подлинное их гражданство принадлежит небесам — это, прости, как? Это значит, что римское гражданство со всеми его правами — мусор для них?

— Павел еще в другом месте говорил, что он всё на свете почел мусором в сравнении со… — Констант уже явно оправдывается, Феликс никогда не слышал в его голосе такой неуверенности.

— Всё, но только не это. Так что, уважаемый всеми нами Констант, я очень советую тебе сделать так, чтобы ни одной копии этого письма не сыскалось отныне в Аквилее. Ты же это умеешь отлично. Да, кстати, вот еще про непокрытые головы неплохо у вас придумано. Не хотите снимать шляп перед храмами и статуями — ходите всегда без них, не дразните гусей. Лучше всего бы вам, конечно, найти какой-нибудь способ приносить хоть раз в год положенные жертвы Юпитеру Капитолийскому и гению либо фортуне императора…

— Исключено.