Читаем Аль Капоне: Порядок вне закона полностью

Если нужно было сообщить о чём-то важном, приходилось ухищряться, не называя вещи своими именами. В цитированном выше письме от 3 марта 1935 года Аль просит Мэй съездить в Чикаго и утешить вдову Фрэнки Рио, скоропостижно скончавшегося в 39 лет от закупорки коронарных сосудов. «Спроси у Ральфа, уверен ли он, что это сердце, потому что ты знаешь, милая, что Фрэнк всегда был здоров и силён; я ничего не понимаю, пусть Ральф всё выяснит и сообщит мне». Иными словами, не замочили ли Фрэнки. Пусть Ральф узнает у миссис Рио, не нужно ли ей чего, то есть организует выплату ей и детям ежемесячного пособия из фондов синдиката.

Мэй выполнила просьбу Аля и послала на похороны роскошный венок, не оставшийся незамеченным. Сообщавшие об этом крупные заголовки на первых полосах газет привлекли внимание директора Федерального бюро тюрем Сэнфорда Бейтса, который устроил головомойку Джонстону: что там у тебя за порядки в Алькатрасе? Заключённые настолько богаты, что посылают бандитам цветы на кладбище? Джонстон сначала оправдывался, а потом поставил вопрос ребром: сомневаетесь во мне — приезжайте с проверкой. Бейтс от него отстал.

Условия содержания в Алькатрасе были более чем спартанские: длинные унылые ряды одиночек с решёткой вместо двери. Камеры размером 2,7 на 1,5 метра, чуть больше двух метров в высоту, были размещены так, чтобы ни одна из них не прилегала к внешней стене здания. У тюремщиков тоже есть чувство юмора: коридоры между четырьмя блоками назвали, как главные улицы крупных американских городов: между блоками А и В — Мичиган-авеню, между блоками В и С — Бродвей; по нему зэки шли в столовую через Таймс-сквер — помещение с большими часами на стене; это была самая оживлённая «магистраль», поэтому обитатели блоков В и С практически не оставались наедине с собой. Между блоком С и библиотекой пролегала Парк-авеню; коридор, отделявший блок D, назывался Сансет-стрип. В конце каждого блока были оборудованы оружейные комнаты.

Капоне отвели камеру 181 в блоке В[66], напротив лестницы. Обстановка — койка с тюфяком и плоской подушкой (одеяло не полагалось); вделанные в стену на разных уровнях два квадратных металлических листа — «стол» и «стул»; умывальник, унитаз и полка; вентиляционное отверстие размером 15 на 23 сантиметра закрывала железная решётка. Заключённые всё время были на виду: в душевой — никаких перегородок, уборные в мастерских — без кабинок. Для смыва использовали солёную морскую воду, поэтому от унитазов всегда исходил резкий запах. Камеры полагалось держать в чистоте; по четвергам и субботам заключённым выдавали туалетную бумагу, спички, мыло и чистящее средство, тогда же они могли попросить горячей воды и швабру. Бриться они должны были три раза в неделю. Решётки, окна и полы в тюрьме мыли ежедневно.

Подъём был в 6.30, в 6.55 шли на завтрак. Пищу принимали в общей столовой, которую зэки прозвали «газовой камерой»: под потолком были закреплены канистры со слезоточивым газом, который начали бы распылять в случае бунта. Обеденный зал находился в длинном крыле, примыкающем к главному корпусу с западной стороны, рядом — кухня, на втором этаже располагался лазарет. Кухонные ножи и тесаки хранились в особом шкафчике на стене, их контуры были обведены чёрной краской, чтобы отсутствие какого-либо предмета сразу бросилось в глаза. Потоками зэков управляли с помощью свистков: куда и когда идти, где сесть, куда положить руки, когда приступать к еде. Зато на питание никто не жаловался: в Алькатрасе зэков кормили лучше, чем в любой другой тюрьме страны, — возможно, чтобы не давать им лишнего повода устраивать бунт. Кстати, охрана и тюремный персонал принимали пищу в одном помещении с заключёнными. Ели, сидя на скамьях; за каждым столом помещались шесть человек. На завтрак давали пропаренную пшеницу, омлет из одного яйца, молоко, кусок поджаренного хлеба с маслом и компот.

После завтрака заключённые возвращались в свои камеры, наводили там порядок и выставляли мусорное ведро в коридор. В 7.30 по свистку зэков разводили по мастерским: шесть дней в неделю те, кому было разрешено, по восемь часов работали в различных мастерских — например, шили робы для заключённых федеральных тюрем, чинили мебель, — а также в прачечной или в огороде. На входе в мастерские был установлен металлодетектор. Зарплату заключённые не получали, но заработанные каждым деньги перечисляли в трастовый фонд на его имя. 10 января 1935 года сильный шторм вызвал оползень, и корпус мастерских начал сползать в море, из-за чего его пришлось перестроить.

Курение было привилегией и разрешалось только на работе, если не создавало пожароопасной ситуации, и во время прогулки. Обед подавали в 11.20; съесть можно было столько, сколько успеешь за 20 минут, но ничего на тарелке не оставлять — иначе лишат привилегий. Потом следовали получасовой отдых в камере и снова работа до 16.15. На ужин вели в 16.25. После него зэков разводили по камерам, которые в 16.50 запирали до утра. После этого все четыре блока патрулировали шесть охранников. В 21.30 выключали свет.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Зеленый свет
Зеленый свет

Впервые на русском – одно из главных книжных событий 2020 года, «Зеленый свет» знаменитого Мэттью Макконахи (лауреат «Оскара» за главную мужскую роль в фильме «Далласский клуб покупателей», Раст Коул в сериале «Настоящий детектив», Микки Пирсон в «Джентльменах» Гая Ричи) – отчасти иллюстрированная автобиография, отчасти учебник жизни. Став на рубеже веков звездой романтических комедий, Макконахи решил переломить судьбу и реализоваться как серьезный драматический актер. Он рассказывает о том, чего ему стоило это решение – и другие судьбоносные решения в его жизни: уехать после школы на год в Австралию, сменить юридический факультет на институт кинематографии, три года прожить на колесах, путешествуя от одной съемочной площадки к другой на автотрейлере в компании дворняги по кличке Мисс Хад, и главное – заслужить уважение отца… Итак, слово – автору: «Тридцать пять лет я осмысливал, вспоминал, распознавал, собирал и записывал то, что меня восхищало или помогало мне на жизненном пути. Как быть честным. Как избежать стресса. Как радоваться жизни. Как не обижать людей. Как не обижаться самому. Как быть хорошим. Как добиваться желаемого. Как обрести смысл жизни. Как быть собой».Дополнительно после приобретения книга будет доступна в формате epub.Больше интересных фактов об этой книге читайте в ЛитРес: Журнале

Мэттью Макконахи

Биографии и Мемуары / Публицистика
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное