Аль Капоне: Порядок вне закона

Ещё недавно ничто не предвещало скорого конца: в начале месяца Аль прошёл очередное обследование, не выявившее радикальных изменений в состоянии его здоровья; он ни на что не жаловался, разве что накануне был печален и неразговорчив. Когда доктор Филлипс стал допытываться у Мэй, что же необычного случилось 20 января, та неохотно призналась, что Аль позвонил «кому-то из родственников»; разговор не заладился, и он швырнул трубку. Такое уже бывало, поэтому внезапная печаль супруга её не встревожила.

Услышав хрипы, Мэй разбудила мужа, попыталась дать ему воды; ему было трудно глотать. Вдруг начались конвульсии, возобновлявшиеся каждые пять—десять минут. Мэй подняла на ноги весь дом; позвонили доктору Филлипсу, и тот явился в пять утра. К моменту его приезда конвульсии повторялись уже каждые три—пять минут. Лицо Аля перекосило, зрачки расширились, челюсти не смыкались. После укола мышцы расслабились, Аль пришёл в себя. Филлипс нанял нескольких сиделок, сменявших друг друга в течение суток. Состояние пациента стабилизировалось, тем не менее Мэй пригласила приходского священника Барри Уильямса — тот соборовал Аля и помолился вместе со всей семьёй. Прошло два дня. Спазмы прекратились, Аль был в сознании, но всё ещё испытывал стеснение в груди, что указывало на пневмонию. Казалось бы, это не смертельно, однако ни кислородные подушки, ни пенициллин, ни новейшие лекарства от сердечной недостаточности не помогали — Алю становилось всё хуже. 24 января Филлипс созвал консилиум кардиологов, чтобы они подтвердили родным пациента, в особенности воинственно настроенному Ральфу, что Аль получает всё необходимое лечение. Остаётся только ждать, пока лекарства подействуют. Ральф вышел к журналистам, дежурившим у ворот, и сообщил, что у его брата пневмония, но он скоро поправится. В знак того, что беспокоиться не о чем, он угостил репортёров прохладительными напитками (его сфотографировали с бутылками пива в руках).

Сознание то уплывало, то возвращалось, и тогда Аль узнавал людей вокруг себя и вселял в них надежду на то, что он выкарабкается. И всё же эта надежда была слабой. Буги подвела к свёкру двух старших внучек — попрощаться. 25 января 1947 года в 19.25 Аль Капоне испустил дух.

После смерти мужа Мэй больше никогда не поднималась на второй этаж, а ночевала в гараже. Комнату для гостей, где в последнее время спал Аль, она переделала в гостиную, а в гостиной надела на мебель чехлы. В столовой больше не обедали — стол накрывали под одним из трёх портиков снаружи. Дом как будто умер вместе с Алем. Но самое главное — что-то умерло в Мэй. Ей было 49 лет, и большую часть её жизни предстояло положить в могилу.

Чикаго, далее везде

Как и следовало ожидать, новость о смерти Альфонса Капоне стала мировой сенсацией. За исключением «Майами дейли ньюс», владелец которой, Джеймс Кокс, дал чёткие инструкции редакторам: «Не нужен мне этот сукин сын на первой странице», — все остальные газеты публиковали статьи об Але на первой полосе. Общий тон сводился к «поделом ему»; «Нью-Йорк тайме» в номере от 27 января даже высказала надежду, что кто-нибудь пришлёт покойному венок с надписью «Плата за грехи — смерть». (Как будто праведники не умирают). У ворот усадьбы толпились журналисты и просто зеваки, смеялись, переговаривались. К любой машине, подъезжавшей к воротам, бросались люди: выкрикивали вопросы, делали фотографии. Доктор Филлипс сообщил им, что Капоне умер скоропостижно, через несколько дней после апоплексического удара, а его жена находится в очень тяжёлом состоянии. Этим он опять же хотел оградить Мэй от бестактных расспросов, но сделал только хуже. Воображение у журналистов работало отлично; в газетах сразу написали, будто от Мэй скрывают, что Аля больше нет, поскольку опасаются за её жизнь. На самом деле Мэй, проплакавшись, взяла себя в руки и размышляла вместе с Ральфом о том, как устроить Алю достойные похороны без всего этого цирка.