«Лос-Анджелес тайме» в номере от 23 октября 1926 года приводила пояснения Капоне: «Я сказал им, что не хочу умирать. Я не хотел, чтобы и они умирали. Я сказал, что в этом нет необходимости. Мы могли бы найти более разумный способ уладить наши проблемы. Я много раз говорил им об этом, прежде чем Хайми умер. Они думали, что я шучу, но когда увидели, что я с ними откровенен, то захотели всё обговорить».
Надо сказать, что Капоне слегка перегнул палку, поскольку вёл эти переговоры с позиции победителя. В ходе «демаркации границ» он забрал себе несколько борделей и игорных притонов, которые раньше контролировал «вестсайдер» Джек Зута, бухгалтер мафии; владельцы остались прежними, но дань теперь должны были платить Капоне.
Мирного настроя хватило ненадолго. Стоило оправдать Солтиса и Консила за убийство Джона Фоли, как 25 ноября банда Солтиса напала на О’Доннеллов из Саут-Сайда, ранив Томми и Чарлза. Вечером 28 ноября Капоне ужинал со своим другом Теодором Антоном (Тони Греком) — владельцем ресторана, находившегося на первом этаже отеля «Хоторн». Больше никого в зале не было. В дверь позвонили. Антон пошёл открывать и не вернулся. Его тело нашли не сразу — со следами пыток, замороженное. Убийц, разумеется, не поймали. А 16 декабря бесследно пропал Хиллари Клеменс из банды Шелдона, бывший партнёр Фоли; его труп обнаружат в конце месяца.
Убедившись, что разговоры бесполезны, Капоне позаботился о собственной безопасности: купил небольшой дом на тихой улице неподалёку от «Хоторна» и зажил там один, без семьи. Входную дверь укрепили стальными листами, гараж и задний двор огородили кирпичной стеной высотой два с половиной метра, прорыли подземный ход из гаража в дом. Бронированный «кадиллак» с пуленепробиваемыми стёклами и откидывающимся задним стеклом, чтобы можно было выставить в окно оружие, обошёлся в 20 тысяч долларов. Позаботившись о своей безопасности, Аль не забыл и о «релаксации»: в доме, меблированном, как обычное жилище «среднего американца», была роскошная спальня с зеркальным потолком, через которую прошло множество женщин. Здесь же устраивались грандиозные попойки. Одной из них отметили повторный суд над Скализи и Ансельми за убийство Уолша: в январе их выпустили из тюрьмы.
«Аргумент такой: “Если преследовать гангстеров за то, что они убивают друг друга, они могут перестать убивать друг друга; это будет вмешательством в естественную регуляцию их количества, и тогда они размножатся до такой степени, что превратятся в серьёзную угрозу для остального населения”» — так журналист Альва Джонстон сформулировал в 1928 году мнение, господствовавшее в обществе в середине десятилетия. Глава розыскного отдела чикагской полиции Джон Стидж был с этим не согласен и даже опубликовал в январе 1927 года ряд статей в «Чикаго геральд энд экзаминер», призывая граждан не быть равнодушными и протестовать против «царской власти» некоторых главарей гангстеров. В том же месяце Аль Капоне созвал необычную пресс-конференцию — пригласил репортёров к себе домой, на Прери-авеню. Гостей он встретил в домашних тапочках и розовом переднике, с деревянной ложкой в руке, которой помешивал соус для спагетти (приготовленный, разумеется, Терезой), и с обаятельной улыбкой. Журналистов усадили в столовой, устроили им дегустацию итальянской кухни[26]
под красное вино. Про вино они в своих репортажах умолчали (хотя есть фото, на котором Капоне наполняет бокалы матери и жены, сидя между ними, обе женщины лучезарно улыбаются, а Альберт с подносом изображает официанта), зато показали своим читателям нового Капоне — доброго, счастливого отца семейства, сожалеющего о творящемся вокруг насилии, которое заставляет его, добропорядочного бизнесмена, тревожиться о своих родных. «Но не подумайте, что я сбегу из города, — добавил Аль. — До сих пор не сбежал и не собираюсь... Я босс и продолжу руководить».