Аль Капоне: Порядок вне закона

Как только Капоне устроился в отеле «Понс де Леон», Хендерсон отвёл его в магазин Сьюэллов на Восточной Флаглер-стрит и познакомил с Джеком Сьюэллом — сыном одного из хозяев. Капоне сразу накупил себе костюмов, рубашек, нижнего белья, галстуков, носков и обуви на тысячу долларов и получил за это в подарок от Джека новый ремень и шляпу-панаму. Аль с чувством пожал ему руку: «В первый раз в жизни мне кто-то что-то подарил». Впоследствии он не раз наведывался в этот магазин и сдружился с Джеком. Тот сообщил отцу, Джону Сьюэллу, что Аль Капоне — клиент их магазина, но оба остерегались сказать об этом дяде, Эвересту Сьюэллу, который некогда возглавлял Торговую палату Майами и неоднократно избирался мэром этого города. Эверест как раз противился тому, чтобы Капоне здесь поселился. Но ценного клиента нельзя было упускать. Однажды Джек пришёл домой к Капоне в разгар игры в покер; на столе лежали только тысячные банкноты; Аль обернулся к нему и сказал: «Я выхожу из игры, эти сволочи обчистили меня на 250 кусков». Эх, нам бы эти деньги...

Позже возникнет городская легенда: когда избранный президент Герберт Гувер в январе 1929 года приехал на Бель-Айленд набраться сил, прежде чем приступить к исполнению своих обязанностей, шумные вечеринки у Капоне мешали ему отдыхать, и он якобы поклялся любой ценой засадить беспокойного соседа в тюрьму.

Когда всё слишком хорошо, это не к добру. У Сонни вновь разыгрался мастоидит, причём так сильно, что потребовалась вторая операция, которую выполнил молодой доктор Кеннет Филлипс, ставший семейным врачом Капоне в Майами. После этой процедуры он рекомендовал юному Альберту и его матери пройти обследование на сифилис. Дело в том, что чикагский коллега, бывший «лейб-медиком» Аля, счёл своим долгом сообщить Филлипсу об одной своей пациентке с ранней стадией сифилиса половых органов, которая была любовницей Капоне. Мэй с сыном сдали все анализы — результат отрицательный; Аль же отказался даже от простого осмотра.

Девице оплатили лечение и куда-то сплавили (в хорошем смысле слова); она была лишь одной из «жертв общественного темперамента», скрашивавших досуг одинокого мужчины. К тому же в Майами, на бегах, Аль повстречал очаровательную брюнетку, которая вскоре также изменила цвет волос с помощью перекиси водорода... Мэй знала об этом из подслушанных разговоров (Ральф и Мими, принявший имя Джон Мартин, часто приезжали к брату отдохнуть), но пока не слишком тревожилась: пусть Аль и изменял телом, душой он принадлежал ей, их брак был заключён на небесах. Жаннет де Марко ни разу не появилась в доме на Палм-Айленде, но Аль Капоне никогда не был домоседом: то он на бегах, то в ночном клубе, то ловит рыбу в открытом море, то летит в зафрахтованном самолёте на Багамы, и тогда рядом с ним была Жаннет, которую сопровождал её брат Винсент (правда, в Чикаго и Висконсин она с ним, скорее всего, не ездила).

Эти отлучки давали передышку Мэй, которой в остальные дни приходилось играть роль улыбчивой и радушной хозяйки дома, когда её неуёмный супруг закатывал вечеринку за вечеринкой — по поводу и без. Нервы, истрёпанные общением с роднёй мужа, она успокаивала, общаясь с собственной семьёй: её брат и сёстры тоже подолгу гостили во Флориде, а потом и вовсе перебрались туда на жительство. В Чикаго Мэй возвращаться не собиралась: здесь у неё собственный дом, в котором она хозяйка; к тому же Сонни наконец-то пошёл в школу: его записали в престижную частную католическую школу Святого Патрика. Оттуда-то он и принёс заразу: зимой 1928 года разразилась эпидемия гриппа. От Сонни болезнь передалась Мэй, а потом и всем обитателям дома, включая прислугу. Но если миссис Капоне с сыном быстро поправились, Аль оказался надолго прикован к постели, что было очень странно, с учётом его богатырского здоровья. Мэй встревожилась, упросила доктора Филлипса проконсультироваться с чикагским коллегой. Она так переживала, что не могла есть, стала худой, как щепка, хотя и раньше никогда не была толстушкой. Филлипс был просто поражён её реакцией — он не понимал, как может такая женщина, как Мэй, жить с таким мужчиной, как Аль, зная, чем он занимается, да ещё и терпеть его родственников и друзей (доктор был в курсе, что, например, Ральфа Мэй на дух не переносит). Значит, любовь всё-таки существует... И верно, что её законы непостижимы. Впрочем, глядя на фотографии, где улыбающийся, уверенный в себе Аль стоит рядом с лучащейся от счастья Мэй, вид но, что они — пара. Здесь, со своей семьёй, Аль Капоне был просто мужем и отцом, надёжным мужчиной, за которым — как за каменной стеной, ограждающим жену от бытовых проблем и обожающим своего сына («маленького Снорки»), для которого он был самым лучшим папой на свете.