Аль-Лат

— А почему земляк зайцем едет? — недоверчиво спросила проводница. — Иностранных студентов без обратного билета на отдых не отправляют.

— Он сюда к девушке приезжал, — нашелся Али. — Всего на два дня. В деканате не знают. Любовь…

— Эх, подведете вы меня под монастырь, — проворчала хозяйка вагона. — Ладно, залезай, черноглазый. Если кто спросит, ты — абхаз. К тете в Ленинград едешь. В служебное купе иди и занимай верхнюю полку.

Шакиб растерянно посмотрел на друга. С железной дорогой он сталкивался впервые.

— Я покажу, — сориентировался Али. — Пойдем скорее, мне еще в свой вагон успеть надо.

В купе стоял настоявшийся запах фруктов и мыла. Вагон дернулся, перрон за окном плавно поплыл назад. Зазвенели стаканы в странных металлических подставках с ручками. Дверь, стуча роликами, отъехала в сторону.

— Давай знакомится, глазастый, — проводница бросила свернутые флажки на столик. — Меня Настя зовут.

— Шакиб. Очень приятно.

— Шакиб… И не запомнишь сразу. Я тебя Шурой звать буду. Чаю хочешь, Шура?

— Да, спасибо.

Настя взяла стакан в металлической подставке и плеснула туда холодной заварки из чайника. Потом вышла в коридор и налила кипяток из странного сооружения, которое обилием заклепок, манометров и медных трубок напоминало дизельный двигатель. Шакиб взял двумя руками стакан и внимательно рассмотрел сложный орнамент, выдавленный на металлической подставке: земной шар, кольца вокруг него и, видимо, космические аппараты в полете.

— Да ты за ручку держи — обожжешься, — улыбнулась Настя. — Подстаканник первый раз увидел?

— У нас чай пьют из маленьких стаканчиков, — объяснил Шакиб. — Они такие круглые, как груши. Так и называются — армуды. И много сахара кладут.

— Бери, сколько надо, — Настя показала на картонную коробку под столом.

Сахар оказался упакованным в бумажные обертки порциями по два кусочка.

— Почему так фруктами пахнет? — спросил Шакиб.

— Так ты на них сидишь, — объяснила проводница. — Багажный ящик забит персиками и грушами. Как ты сказал — «армуды»?

— Что, в Ленинграде нет фруктов?

— Да есть там все на рынке. Только стоят в три раза дороже. Вот и вожу понемногу. Муторное это дело — каждый фрукт осмотреть, в газетку завернуть, до вагона дотащить… А ты точно в Ленинграде учишься? Такое впечатление, что первый раз в поезде.

— Я до этого на самолете летал, — честно признался Шакиб.

— Ладно, сиди пока в купе и не высовывайся. Сейчас остановки пойдут каждые 10—15 минут. Могут ревизоры сесть. А после Туапсе можно расслабиться.

Поезд действительно делал частые остановки и даже не разгонялся. Мелькали мосты через мелкие каменистые речки, сады и дома на склоне гор. Когда Настя открывала дверь, через противоположное окно он увидел море — путь проходил прямо по кромке пляжа. Иногда вагон погружался в полную темноту — состав въезжал в туннель. Смеркалось. С разрешения Насти Шакиб отправился в пятый вагон в гости к Али. Долго не решался преодолеть грохотавшую в темноте межвагонную площадку — казалось, что сейчас провалится вниз, под бешено стучащие колеса. Друга застал распевающим русские песни под гитару в шумной компании курортников. Шакиба угостили теплым пивом, то-то сунул в руку вареное яйцо. Обратно добирался уже по опустевшим коридорам. Поезд спал. Насти в купе не было. Оставив кроссовки под столом, залез на верхнюю полку. Стянул джинсы, свернул и трубочкой, стараясь не просыпать мелочь из карманов, сунул их под подушку. Светившую под потолком синюю лампочку выключать не стал.

Проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо.

— Слышь, глазастый, слезай-ка вниз.

Синяя лампочка уже не горела. В бегающих полосках света от пролетавших за окном фонарей было видно Настино лицо. Шакиб по-военному сгруппировался и спрыгнул на пол. Сначала ему показалось, что проводница переоделась в светлую форму. Через мгновение понял — Настя стояла перед ним абсолютно голая. В полумраке мерно покачивалась большая белая грудь.

— Ну, что смотришь, — она взяла Шакиба за руку и накрыла его ладонью большой темный сосок, — бабы не видел? Не беспокойся — от Краснодара до Ростова-Главного больше трех часов. Успеем.

Шакиб держался одной рукой за полку, другой — за Настину грудь, покачиваясь вместе с вагоном, летевшим в темноте на огромной скорости.

— Настя, я не могу, — твердо сказал он. — Я Аллу люблю.

Проводница продолжала прижимать его ладонь к своей груди.

— Это та, к которой ты на юг мотался?

— Да. Не обижайся, пожалуйста.

Настя вздохнула:

— Вот непруха… Совсем я тебе не нравлюсь?

— Очень нравишься! — горячо возразил Шакиб. — Ты такая… такая белая и красивая.

Он наклонился и нежно поцеловал ее покачивающуюся грудь.

— Просто я Аллу очень люблю.

— Ладно — полезай назад, Шурка. Любовь — штука жесткая. По себе знаю… Ничего, хоть посплю немного до Ростова.

* * *

Поезд прибывал в Ленинград рано утром. Оставив под подстаканником двадцать рублей, Шакиб направился в пятый вагон. Али, чисто выбритый, в свежей футболке, ждал его в тамбуре.

— Алла знает, что ты приедешь?

— Нет. Я почему-то не был уверен, что решусь…

— А жить где будешь?