Алая буква

– Иди же, наконец, а приставать ко мне с вопросами после будешь! – воскликнула Эстер Принн. – Но не заблудись смотри. Гуляй так, чтоб слышать ручей.

Девочка, напевая, отправилась вниз по течению ручья, стараясь, чтоб звонкий ее голосок, слившись с журчанием ручья, сделал пение его не таким унылым. Но журчание ручья звучало все так же безутешно; по-прежнему продолжал он невнятно бормотать, рассказывая нам все ту же горестную, таинственную повесть о былых несчастьях, а может быть, предвещая новые печали, которые ожидают нас в грядущем, если не покинем мы хмурого леса. И Перл, которой за недолгую ее жизнь вполне хватило мрака, потеряла интерес к этому наводящему тоску знакомцу. Она принялась собирать фиалки и анемоны, а потом добавила в букет еще и пурпурных водосборов, росших в расщелинах высокой скалы.

Когда шаловливый ребенок удалился, Эстер Принн подошла на несколько шагов ближе к лесной просеке, но так, чтобы оставаться в тени деревьев. Она глядела на приближавшегося священника; он был один и опирался на палку, которую срезал по дороге. Выглядел он осунувшимся, слабым, и было видно, что он совершенно пал духом, чего раньше, когда он встречался ей в городе, заметно не было. Горестное его состояние проявилось здесь, в глубоком уединении лесных зарослей, в месте, самом по себе удручающем. В походке его чувствовалась какая-то безнадежность, как будто он не видел смысла в том, чтоб сделать еще хотя бы шаг, и делал шаги через силу, а больше всего хотелось бы ему броситься наземь и, примостившись у ствола ближайшего дерева, лежать так, не шевелясь и ничего больше не желая. Листья, падая, укроют его, мало-помалу засыплет его землей, и превратится он в холмик, а живой или мертвый будет внутри – значения не имеет. Смерть слишком определенна, чтобы желать ее или чтобы избежать.

Никаких видимых признаков мучительного страдания в облике преподобного мистера Димсдейла Эстер не заметила, кроме того, о чем еще раньше сказала Перл: он хватался рукой за сердце.

Глава 17 Пастор и его прихожанка

Как ни медленно плелся священник, но он успел почти пройти мимо, прежде чем Эстер Принн нашла в себе силы привлечь его внимание. Наконец ей это удалось.

– Артур Димсдейл, – произнесла она, сперва тихо, потом громче, но севшим от волнения голосом. – Артур Димсдейл!

– Кто это? – откликнулся священник.

Он подобрался, выпрямился, как человек, внезапно застигнутый врасплох. Напряженно устремляя взгляд туда, откуда шел голос, он с трудом различил под деревьями неясную фигуру в темном. Фигура настолько полно сливалась с серыми сумерками, в которые облачная погода и густая тень от листвы превращали этот послеполуденный час, что было трудно понять, реальная ли это женщина или призрак. Может быть, его преследует нечто вызванное к жизни собственными его неодолимыми мыслями.

Приблизившись на шаг, он вдруг увидел алую букву.

– Эстер! Эстер Принн! – воскликнул он. – Ты ли это? Живая?

– Еще живая, – отвечала она. – И это после семи лет такой жизни, какую я веду! Ну а ты, Артур Димсдейл? Еще жив?

Неудивительно, что оба они подвергали сомнению реальность друг друга и даже собственную, ведь странная эта встреча в легком сумраке так походила на свидание в загробном мире двух душ, некогда тесно связанных, а теперь впервые встретившихся и дрожащих в испуге, ибо, не привыкнув еще к новому своему состоянию, они меньше всего хотят встреч с другими бестелесными существами. Призрак поражен ужасом при виде другого такого же! Ужасаются они и самим себе, и тому, как мгновенно к ним вернулось сознание и теперь они прозревают свою душу и видят всю историю своей жизни так ясно, как можно видеть только в такие необыкновенные минуты. Душа познала себя и свои черты в зеркале преходящего мгновения! Со страхом, трепеща и через силу, словно по одной лишь необходимости, Артур Димсдейл протянул холодную как лед руку и коснулся ледяной руки Эстер Принн. Рукопожатие, даже такое холодное, несколько ослабило тягостную неловкость встречи. Теперь они могли по крайней мере почувствовать, что живут в одном и том же мире.

Не произнеся больше ни слова, они вместе, рука об руку, будто по молчаливому сговору, отступили под сень деревьев, туда, откуда появилась Эстер, и сели на мшистый бугор, тот самый, на котором Эстер ранее сидела с Перл. Когда они смогли заговорить, то поначалу разговор их был невнятен и незначителен – так могли бы обмениваться мнениями любые случайные знакомые, обсуждая ненастную погоду, грозящую дождем, осведомляясь о здоровье друг друга. Но постепенно, шаг за шагом, они приблизились к самым животрепещущим темам, к предметам самым глубоким и сокровенным. Судьба и обстоятельства развели их, надолго сделав чужими, но стоило начать разговор, как двери распахнулись и порог переступили мысли, подлинно их занимавшие.

Вскоре священник, заглянув в глаза Эстер Принн, спросил:

– Обрела ты покой, Эстер?

Печально улыбнувшись, она бросила взгляд вниз – на букву на своей груди.

– Ну а ты?