Алая буква

– По характеру он человек очень скрытный, – подумав, ответила Эстер, – а план мести, который он так долго вынашивал и осуществлял, еще и увеличил в нем скрытность. Не думаю, что он выдаст наш секрет. Наверняка придумает новый способ утолить свою темную страсть.

– Ну а я? Как мне жить теперь, дыша одним воздухом со смертельным врагом? – воскликнул Артур Димсдейл, внутренне содрогаясь и прижимая руку к сердцу – судорожный жест, ставший уже ему привычным.

– Ты больше ни минуты не должен оставаться под одним кровом с этим человеком, – спокойно и решительно заявила Эстер. – Не должен обнажать свое сердце перед этим злодеем!

– Лучше смерть! – подхватил священник. – Но как этого избежать? Разве есть у меня выбор? Что еще мне остается, как не броситься наземь, на эти сухие листья, как в ту минуту, когда ты сказала мне, кто он на самом деле? Зарыться в листья и умереть!

– Увы, во что же ты превратился! – вымолвила Эстер, и глаза ее наполнились слезами. – Ведь это же слабость говорит в тебе, не иначе! Слабость заставляет тебя желать смерти!

– Господь карает меня своей десницей, – возразил подавленный священник. – Карающая десница эта слишком тяжела – ее не побороть!

– Небо смилостивилось бы над тобой, – вмешалась Эстер, – будь у тебя силы принять эту милость.

– Прояви силу ты вместо меня, – сказал он. – Посоветуй, что мне делать?

– Неужто мир так мал и тесен! – воскликнула Эстер Принн, глядя в самую глубь души священника и тем невольно оказывая магнетическое воздействие на этого растоптанного, поверженного в прах человека. – Разве вселенная замкнута пределами этого городка, на месте которого еще так недавно была лесная глушь, как дебри, окружающие нас сейчас? Куда ведет вон та дорога? Обратно в городок, скажешь ты? Да, но дальше-то куда? Все дальше и дальше бежит она, углубляясь в чащу, с каждым шагом теряясь, становясь незаметнее, а через несколько миль желтые листья и вообще поглотят, скроют на ней следы белого человека. И там наступит свобода! Короткий путь вырвал бы тебя из мира, где ты был так несчастен, и открыл для тебя возможность счастья. Разве не найдется в бескрайнем этом лесу укромного места, где мог бы ты спрятаться от ока Роджера Чиллингворта?

– Если только в ворохе сухих листьев, Эстер, – с печальной улыбкой отвечал священник.

– Но есть еще и широкие морские пути! – продолжала Эстер. – Они уведут тебя еще дальше. Выбери их, и ты вернешься туда, откуда начал путь, в нашем с тобой одном краю – спрячешься в какой-нибудь отдаленной деревушке или затеряешься в многолюдье огромного Лондона, или в Германии, Франции, сладостной Италии, где уж точно ему тебя не найти и не достать! И что тебе тогда все эти жесткие, как металл, люди и их мнения! Слишком долго они сковывали в тебе лучшую часть твоего естества!

– Это невозможно! – ответил священник, для которого слова ее были как несбыточный сон. – Пускаться в путь у меня нет сил. Я жалкий грешник и уповать могу лишь на то, чтоб влачить остаток дней моих на земле в том месте, которое мне назначено Провидением. Погубив свою душу, я буду продолжать, насколько смогу, мое служение, спасая души других людей. Я не смею изменить своему призванию и оставить свой пост, хотя и знаю, что когда служба моя подойдет к концу, наградой неверному стражу могут быть только гибель и бесчестье.

– Семь лет горестей сокрушили и раздавили тебя, – с жаром возразила Эстер, твердо намеренная поддержать его, влив в него толику собственной энергии. – Но ты можешь отринуть от себя горе, оставив его позади. Оно не преградит тебе путь, когда двинешься ты по лесной дороге, не утопит своей тяжестью корабль, если ты предпочтешь отправиться за океан. Оставь эти руины позади, оставь несчастье там, где оно случилось. Перестань копаться в нем! Начни все заново! Неужто ты израсходовал все возможности, не выдержав одного-единственного испытания? Неправда! Будущее сулит новые испытания и новые победы. Есть счастье, чтоб насладиться им! Есть добро, чтоб служить ему и его умножать! Смени лживую свою жизнь на жизнь истинную! Будь, если дух твой склоняется к этой миссии, наставником и проповедником среди краснокожих! Или же, если тебе больше это по душе, ученым мудрецом среди мудрейших и просвещеннейших деятелей культурного мира. Проповедуй! Пиши! Действуй! Делай что угодно, только не опускай руки в ожидании смерти! Перестань зваться Артуром Димсдейлом, возьми себе другое имя, лучше, возвышеннее; такое, что можно носить, высоко подняв голову! Зачем тебе хоть день еще проводить в муках, грызущих тебя изнутри, лишающих воли, не дающих тебе даже сил раскаяться! Встань и иди!

– О Эстер! – воскликнул Артур Димсдейл, в чьих глазах на миг загорелся отсвет ее энтузиазма; огонек в них вспыхнул и тут же погас. – Ты предлагаешь бежать человеку, чьи колени подгибаются, чьи ноги не держат! Мне суждено умереть здесь! У меня не осталось сил на то, чтоб войти в широкий, чужой мир, рискнуть идти по трудным его путям одному.