Алая буква

– И не такое уж плохое место – эта моя ферма! – воскликнул старик радостно, словно услышав о крайне приятной перспективе. – Не такое уж плохое место – этот большой кирпичный дом, в особенности для тех, кто найдет там множество старых дружков, как вот я, например. Меня уж давно к ним тянет, в особенности зимними вечерами, поскольку скучно такому одинокому старикану, как я, не иметь иных собеседников, кроме старой забитой плиты. Лето или зима, а про мою ферму можно много хорошего сказать! А появись ты там осенью, и можно целый день проводить на солнечной стороне амбара или поленницы, болтать с кем-то столь же старым или бездельничать за компанию с каким-нибудь простаком, который знает, как надо бездельничать, потому что даже наши занятые янки не придумали, чем его занять. По правде говоря, мисс Хепизба, сомневаюсь, что в жизни мне было когда-то уютней, чем станет на той моей ферме, которую большинство ребят называют работным домом. Но вы, вы еще молодая женщина, и вам не нужно туда отправляться! У вас все еще наладится. Я в этом уверен!

Хепизбе почудилась некая странность в лице и тоне почтенного друга, а потому она начала вглядываться в него с удвоенным тщанием, пытаясь разгадать то тайное значение, которое могло скрываться в его чертах. Люди, которых постигает полное отчаяние и кризис, почти всегда питают волю к жизни лишь надеждами, тем более воздушными и чудесными, чем меньше остается в их распоряжении плотной материи, из которой можно создать фундамент для благополучного исхода. А потому все то время, что Хепизба выстраивала планы на свою маленькую лавочку, она тешила себя надеждой на помощь какого-нибудь кульбита немыслимой удачи, который повернет дела в ее пользу. К примеру, дядюшка, который отплыл в Индию пятьдесят лет назад и о котором с тех пор никто не слышал, вернется и удочерит ее, чтобы найти утешение в своем преклонном возрасте, украсит ее жемчугами и бриллиантами, восточными шалями и тюрбанами, а затем завещает ей все свои неисчислимые богатства. Или член парламента, ныне глава английской ветви семьи, – с которой ветвь по эту сторону Атлантики не поддерживала связи уже два века, – сей выдающийся джентльмен может предложить Хепизбе оставить старый Дом с Семью Шпилями и прибыть для соединения с родственниками в Пинчеон Холл. Однако по крайне важным причинам она не сможет откликнуться на его просьбу. И тогда, скорее всего, наследники Пинчеонов, эмигрировавшие в Вирджинию в прошлом веке и ставшие там богатыми плантаторами, услышав о бедственном положении Хепизбы и побуждаемые прекрасной щедростью характера, которой обогатило их кровь смешение Вирджинии с Новой Англией, пришлют ей денежный перевод в тысячу долларов, пообещав повторять эту услугу ежегодно. Или – что наверняка было бы уже за гранью разумного предвкушения, – запрос на наследования графства Уолдо наконец разрешится в пользу Пинчеонов, после чего вместо грошовой лавки Хепизба построит дворец и будет смотреть с самой высокой его башни на холмы, долины, леса, поля и город, на собственную долю наследной территории.

Таковы были фантазии, которыми она давно утешала себя, а оттого обычная попытка дядюшки Веннера ободрить ее, смешавшись с воображением, засияла странной праздничной радостью в бедных, пустых, меланхоличных областях ее разума, словно весь внутренний мир ее внезапно осветился газовыми рожками. Но либо он ничего не знал о ее воздушных замках – да и откуда ему было знать? – либо ее отчаянно сведенные брови лишили старичка присутствия духа, что было бы не странно и для более храброго человека. Вместо того чтобы продолжить эту серьезную тему, дядюшка Веннер решил поделиться с Хепизбой тайной премудростью ведения грошовой лавки.

– Не давайте в долг. – Таковы были некоторые его золотые максимы. – Не берите бумажных денег. Внимательно считайте сдачу! Серебро проверяйте на звон и полновесность! Отдавайте назад все английские полупенсы и медную мелочь, их у нас в городе много. В свободные часы вяжите детские шерстяные носки и варежки! Заквасьте собственные дрожжи и сами делайте имбирное пиво!

И пока Хепизба силилась переварить горькие пилюли его мудрости, он перешел к последнему, самому важному совету:

– Перед покупателями старайтесь выглядеть веселой и улыбайтесь, протягивая им нужный товар! Порченый товар, украшенный доброй, теплой, солнечной улыбкой, расходится лучше, чем добрый товар, над которым вы хмуритесь.

Последнее изречение заставило Хепизбу вздохнуть так тяжко и глубоко, что дядюшку Веннера чуть не сдуло, как сухой лист – на который он так походил – порывом осеннего ветра. Придя в себя, однако, он поклонился и с самым благостным выражением лица поманил Хепизбу к себе.

– Когда вы его ожидаете? – прошептал он.

– О ком вы? – спросила она, побледнев.

– Ах! Вы не любите об этом говорить, – сказал дядюшка Веннер. – Ладно, ладно! Не будем же больше, хотя весь город только о том и шумит. Я помню его, мисс Хепизба, еще по тем временам, когда он учился ходить!