Что же до утверждения, что Фиби была не леди, нам сложно решать, но едва ли подобное суждение могло возникнуть у здравомыслящего человека. Вне Новой Англии невозможно встретить подобный сплав аристократических черт со множеством иных, не столь необходимых аристократии (и едва ли с ней сочетающихся). Она не нарушала законов вкуса, ее поведение было достойно восхищения, и она никогда не отступала перед окружающими обстоятельствами. Ее хрупкая, почти детская фигурка была такой гибкой, что все ее движения давались ей так же легко, как и неподвижность. Ее лицо, обрамленное каштановыми кудряшками, с острым носиком, ярким румянцем и отчетливым загаром, равно как и десяток веснушек – дружеских подарков апрельского ветра и солнца, – несомненно, давали нам право назвать эту девушку красавицей. Ее глаза были глубокими и лучились светом. Она была очень хороша, грациозна, как птичка, и столь же прелестна; ее присутствие в доме было похоже на луч солнца, пробивающийся сквозь тень колышущейся листвы, или на отсвет камина, который падает на стену, пока вечер уступает место ночи. Вместо того чтобы обсуждать ее право на место среди истинных леди, лучше воспринимать Фиби как образец женственной грации и разнообразных талантов, принадлежащий обществу – будь таковое реальным, – где леди не существует. Где женскими талантами считались бы настоящие дела, которые она, от сложных до самых простых, будь то даже чистка котлов и чайников, совершала в ореоле радости и прелести.
Такова была Фиби. С другой стороны, что касается прирожденных и образованных леди, нам стоит опять присмотреться к Хепизбе, одинокой старой деве в шелестящих ветхих шелках, с ее глубокой и абсурдной верой в собственную родословную, с ее наивными надеждами получить достойные принцессы территории и воспоминаниями о немногочисленных достижениях в ее жизни, когда она, в далеком прошлом, играла на клавикорде, танцевала менуэт, вышивала на пяльцах гобеленные стежки. Так выглядят в сравнении новый век плебеев и старый век аристократии.
Наверное, даже вечно насупленная физиономия Дома с Семью Шпилями вдруг прояснилась, испуская из окон радостный свет, когда мимо них шагала Фиби. А иначе никак не объяснить того, что соседи очень скоро узнали о присутствии этой девушки. Поток покупателей не прерывался с десяти часов и до самого полудня, немного стихнув в обеденные часы, но вскоре возобновился и наконец иссяк за полчаса до заката. Самым верным клиентом оказался маленький Нед Хиггинс, пожиратель Джимов Кроу, который сегодня доказал истинную всеядность, проглотив двух одногорбых верблюдов и локомотив. Фиби смеялась, записывая сегодняшние продажи на грифельной доске, а в это время Хепизба, надев шелковые перчатки, пересчитывала внушительную горку медных монет из конторки, в которых даже блеснуло несколько серебряных.
– Мы должны обновить наш запас, кузина Хепизба! – воскликнула маленькая лавочница. – Имбирные пряничные фигурки уже закончились, как и голландские деревянные молочницы и бóльшая часть игрушек. К тому же у нас постоянно спрашивают дешевый изюм, а еще – свистки и барабаны, а также варганы, и как минимум десяток мальчишек интересовались сегодня паточными леденцами. Нам нужно побольше красных яблок, как раз наступает их сезон. Но, дорогая кузина, взгляните на эту огромную кучу меди! Это же, без сомнения, целая медная гора!
– Отлично! Отлично! Отлично! – провозгласил дядюшка Веннер, который уже несколько раз в течение дня забредал в лавочку и опять покидал ее. – Вот девчушка, которой не придется завершить свои дни на моей ферме! Благословенны мои глаза, что за бодрая малышка!
– Да, Фиби милая девушка! – сказала мисс Хепизба, выражая свое хмурое ободрение. – Но, дядюшка Веннер, вы ведь знаете нашу семью много лет. Не скажете ли, в кого из Пинчеонов она могла такой уродиться?
– Не думаю, что таковой действительно был, – ответил почтенный старик. – Как бы то ни было, мне не посчастливилось до сих пор увидеть подобное ни среди них, ни в ином месте. А я повидал немало, и не только кухни и задние дворы, я был и на верфи, и в других местах, куда звало меня дело, и смею сказать, мисс Хепизба, что никогда еще не встречал человека, который работал бы столь же рьяно, как эта малышка Фиби. Она словно ангел Господень.
Хвалебная речь дядюшки Веннера могла показаться слишком напыщенной в этих обстоятельствах, однако несла в себе тонкий и истинный смысл. В деятельности Фиби действительно преобладало духовное. Длинный и полный хлопот день – проведенный в занятиях, которые могли считаться неопрятными и отталкивающими, – стал светлым и радостным благодаря прирожденной грации, с которой она выполняла все домашние обязанности, и, похоже, за какой бы труд она ни бралась, он тут же обретал легкость игры. Ангелы не трудятся, в их присутствии добрые дела вершатся из самой их сути, так было и с Фиби.