Словно какая-то тень слетела с чела Теодена.
Словно прогнал ночь день, избавив от тяжкого плена.
Сила к нему возвращалась, былая младая стать.
Глаза обретали ясность, жизнь забурлила опять.
Теоден оглядел всех кругом, и заблестели слёзы,
Он снова страдал, но жил, ушли его тёмные грёзы.
«Ты был околдован, царь – Гэндальф к нему обратился. —
Слава тебе, государь, снова ты к свету явился.
Теперь ты свободен, мой друг. Вставай, свежий воздух
вдохни.
Разорван морочный круг, к солнцу, на свет иди».
Вышла вперёд Эовин, в пояс ему поклонилась:
«Славься, великий маг, правда в Рохан явилась».
Гнилоуст между тем приподнялся, испуганно озирался,
Словно подбитый орк, смотреть на людей боялся.
Теоден поглядел на Гриму: «Прочь с глаз моих убирайся!
Иди, уходи к Саруману и у него оставайся!
Ты передашь ему, что защитим мы страну,
Ристания будет свободна, не покорится ему!»
Гнилоуст зашипел, как змея (болотной гадюкой
точь-в-точь),
Плюнул под ноги царя и быстро выбежал прочь.
«Эовин, дочь сестры, прости… я был совсем не прав.
Худое я начал нести, много чего вытворял…»
Эовин прижалась к нему: «Всё в прошлом, всё хорошо.
Ты думай о благе страны, а сердце отринет зло».
«Запомни, мой друг, навсегда – правитель в ответе за всё.
Что делаешь, думай всегда и даже немного ещё.
Но здесь были тёмные чары, ты не вини уж себя,
Нагнал маг дыханье Мары, мрак наслал на тебя.
Но он изменил свой план, верный, но очень длинный.
Пошёл Саруман на таран, на Горград все силы двинул.
А поспешил из-за нас, в последней войне Колец,
Но сильный стал Саруман, времени на обрез.
Не всё я могу сказать, в общем… на ниточке всё.
Надежда совсем тонка, хоть она есть ещё…»
«Что же нам делать? Скажи! Как оборону держать?
С магом как дальше быть, как врагов отражать?»
«Коли падёт Горград, великая крепость Рохана,
То на столицу открыт свободный путь Саруману.
Нужно собрать кого есть, вести на подмогу дружину,
Не уступить врагу крепь, великую нашу твердыню.
Но коли сумеем отбиться, то многие из князей
К тебе приведут дружины, и мир наступит скорей».
«Я слушал дурные речи, от льстивых коварных уст,
Умел под меня подлезть этот прохвост Гнилоуст.
Ты же не льстил никогда, самый правдивый вестник,
Но всё же скажу я: да, по праву ты Буревестник».
«Вести мои тяжелы, но просто уж время такое.
Так уж, мой друг, извини, враг уже на пороге…
Но если стремишься к свету, то свет придаст тебе силы,
Коли в надежду веришь, то, значит, будем мы живы».
CCCLX