Алая радуга

Лицо у него было взволнованное и радостное, словно в руках держал он не скромные зернышки, а золотые самородки. Его по-детски наивная, искренняя радость осветила лица мужиков, расправила нахмуренные брови. Дед Половсков, осторожно взяв с ладони Илюхи несколько зерен, положил их себе в рот и, неторопливо разжевал.

— Хлебушко! Да-а! Будто сейчас с полосы, только-только из колосков выпало. Жизня наша в ём, в энтом хлебушке-то.

Иван Якуня сделал то же самое, но при этом снял засаленный выцветший картуз и, улыбаясь, что с ним редко случалось, широко перекрестился.

— Ну, как говорится, наит, господи благослови! Начин сделан!

О хозяине хлеба никто не вспоминал. Он уже не внушал более никаких чувств, кроме, может быть, презрения и равнодушия. В раскрытые настежь ворота с залитой солнцем улицы прорывался ветер, разгоняя застоявшийся в закоулках завозен, притонов, поднавесов и кладовых терпкий воздух. Казалось вместе с ним улетучивалась и былая сила Максима Большова.

Санька отрядил Ивана Якуню и Осипа Куяна на сеновал доставать найденное зерно. Пока они сбрасывали сено и пытались спустить на землю сшитый из полотняного полога мешок, вместивший два воза пшеницы, Тимофей Блинов отогнал, наконец, вороного жеребца в противоположный угол пригона и, разбросав плотно утрамбованную, объеденную по бокам копну, обнаружил еще один, не менее вместительный мешок. Милиционер Уфимцев, Илюха Шунайлов и дед Половсков тщательно просматривали рундуки и деревянные полы амбаров. По всем предположениям где-то тут должны были быть еще тайники. Но, убедившись в безнадежности поисков, все трое перешли в открытую завозню, примыкавшую к дому, и, усевшись на сваленных в беспорядке березовых чурбаках, закурили. Не случись так, никто, вероятно, не обратил бы внимания именно на эти разбросанные чурбаки, а также на битый кирпич и нарубленную чащу, сваленную к фундаменту дома.

— Не удосужился, небось, хозяин прибрать в завозне. Весь двор под метелку почищен, а тут, эвон, какой хлам, — заметил Уфимцев, затягиваясь крепким самосадом.

— Как знать, — возразил ему Илюха Шунайлов. — Богатый мужик не то ли что чурбак али вон половинку кирпича, но и ржавый гвоздишко не выбросит. У него, слышь, на всякое место расчет есть. Может, я либо, эвон, дедко Половсков к нему придем, попросим эти половинки, а он с нас за них хорошую деньгу вывернет. Так ведь, дедко?

— Оно, конечно, коли нуждишка заставит, то и за такой хлам денежки выложишь, — задумчиво сказал дед Половсков. — Однако, все-таки почему он тут валяется… хлам-то? Уж больно его много. Да и почему-то к стене привален? Откидать бы его, что ли. Посмотреть. А?

— Ну что ж, давай откидаем. Нам не к спеху. До вечера еще далеко.

Докурили цигарки и деловито, будто выполняя привычную работу, начали откидывать хлам от фундамента. В это время прибыли во двор порожние подводы, по просьбе Саньки направленные Федотом Еремеевым для вывозки найденного зерна. Санька занялся их погрузкой, но не успел ссыпать в короба и десятка пудовок, как из завозни раздался торжествующий возглас деда Половскова:

— Вот она где, мужики, главная-то нора!

Действительно, под хламом и мусором был скрыт самый большой тайник. В каменном фундаменте обнаружилась замурованная кирпичом дверь и, когда ее сломали, открылось зияющее темнотой подземелье. Вниз сбегали крутые ступени, и сразу же, начиная от лестницы в два ряда стояли бревенчатые сусеки, доверху наполненные пшеницей, ячменем и овсом. Сотни пудов зерна, пахучего, звонкого! Клад этот буквально ошеломил мужиков, сбежавшихся со всего двора. От удивления хлопали себя по бедрам, ахали, укоризненно качали головами.

После того как ошеломление прошло, всем бросилась в глаза лежащая на полке боевая винтовка. Она была тщательно вычищена и смазана, готовая к действию. Рядом с ней обернутые в промасленную тряпку были положены обоймы с боевыми патронами. Винтовка угрожающе поблескивала, словно змея, охраняющая подземную золотую россыпь.

Мирное, добродушное настроение мужиков, принимавших участие в поисках, сразу оборвалось. Притихшая ненависть против поверженного врага вспыхнула с новой силой. Напрасно было бы пытаться найти на лицах людей хоть каплю сочувствия и сожаления. Кто-то из мужиков яростно выругался. Полка, где лежала винтовка, за-трещала под увесистым кулаком.

Дед Половсков сказал:

— Это, браты, на нас ведь пульки-то были приготовлены. Продырявили бы они нам головы, ежели что… Да-а!

До вечера Санька вместе с Илюхой Шунайловым, дедом Половсковым, Осипом Куяном и Тимофеем Блиновым был занят во дворе Большова вывозкой хлеба. Двор стал похож на гумно, где только что закончился обмолот богатого урожая. Хлеб, нагруженный на подводы, веселил и будоражил людей, заставлял их забывать о жаре, об усталости и о том, что трудились они здесь бескорыстно. Откуда-то появились стайки воробьев и сизых голубей, загомонили, загулили, не страшась сновавших по двору людей, склевывали оброненные из пудовок зерна.