Алая Топь

Рухнула Дана на колени, попыталась выпутаться из кожи Милорады, как из паутины, но крепко облепило ее чужое обличье, прикипело намертво. Несчастная завопила, вонзила ногти себе в лицо и принялась рвать нежную белую кожу, сдирать ее пластами, выдирать пряди волос. Хлынула кровь, тонкие ногти превратились обломки, но показалось из-под алых разводов точеное лицо с зелеными глазами.

– ДАМИ-И-ИР! – завопила Дана во весь голос.

Обернулся мертвец на знакомый зов. Звенел этот крик в его ушах сто лет после смерти. Увидал половину любимого лица – острого, точеного, охваченного ужасом и мукой. Сжалось мертвое тело, ослабли руки, захлестнули застарелая боль и нежность.

Трясясь, Дамир проковылял к всхлипывавшей ведьме, все отдиравшей от себя лоскуты кожи. Он рухнул на колени рядом с ней и прижал к широкой груди.

– Дана, любимая, – пробормотал он.

Разразилась всхлипывающим смехом Дана и принялась целовать потеплевшие ради нее губы. Крепко прижимал ее к себе Дамир, не чувствуя собственной силы. Трещали под его руками ребра, дробились кости, но Дана все не могла напиться его поцелуев. Ядовитая черная гниль лилась с уст Дамира, обжигала кожу, заволакивала глаза пеленой, но сколько могла – глядела Дана на лицо любимого. Наконец отпустили ее душу боль и обида, что рвали когтями сердце сто лет, осталось только счастье. Вдохнула Дана полной грудью, закрыла глаза, улыбнулась впервые искренне и испустила дух. А Дамир все терзал ее и не заметил, что не дышит больше его любимая. Не услышал шелестящих шагов за спиной, свиста, с которым лезвие меча рассекло воздух. Только покатилась по почерневшему мху голова с половиной красивого лица, залитой алой кровью. Завалилось туловище набок, так и сжимая в руках изуродованное девичье тело. И вмиг все стихло.

Глава 27

Мертвецы один за другим испускали дух и проваливались под воду да под землю. Когда последний утопец пал, раскрошились каменные богатыри в пыль, оставив после себя только примятый мох. Заликовали русалки, полезли было в свои березки, но донеслись до них звуки боя на холмике.

Там княгиня Гордана рычала, отбиваясь от многочисленных жен Водяного и игош. Сам Водяной, взвалив на спину Кощея, ковылял к воде, но никак не мог спуститься. Разъезжались коренастые ноги, а очень уж не хотелось владыке утопленников самому выглядеть как его подданные, комками ила по берегу размазанные. Корячился он и приседал, и вдруг скакнула на него кошка, принялась мяукать и полосовать когтями спину, плечи, лицо. Водяной заверещал, выронил ношу и скатился кубарем прямо в воду. Бултыхнулся, закричал не своим голосом, проклиная всех на свете, да и был таков. За ним нырнули его жены, оставляя огромную волчицу, словно они просто славно порезвились.

Милорада жалобно замяукала, затрясла хвостом, напряглась всем телом, пытаясь выдавить из себя хоть одно слово. Ольга поднялась с земли, прижала ладонь к кровоточащему укусу на щеке и свободной рукой подхватила кошку.

– Святослав! Она сейчас совсем превратится, – закричала Ольга, глядя на юношу, который застыл с ножом над изуродованными телами.

Гордана отряхнулась по-собачьи и подошла к распластавшемуся на земле Кощею. Перевернув его лицом вверх, она объявила:

– Жив, но слаб.

– Батюшка! – Ольга рухнула на колени, придерживая кошку, и принялась трясти своего наставника. – Батюшка, проснись. Помощь твоя нужна, проснись, пожалуйста! Проснись, господин!

– Кто это в моих владеньях Кощея господином величает? – раздался скрипучий смех.

Святослав и Влас дернулись и обернулись на знакомый голос. Яга быстро ковыляла к ним из чащи, опираясь на огромную палку, едва ли не вдвое больше ее собственного роста.

Волки почтенно склонили головы, кошка завертелась в руках Ольги. Яга подковыляла к лежащему на земле Кощею и ткнула палкой безо всякого уважения к его высокому положению.

– Жить будет, – хмыкнула Яга и, не церемонясь, схватила Милораду за шкирку. Дернула Ольгу за косу. – Давай, Кощеишна, помоги бабушке.

Ольга удивленно раскрыла рот, но тут же кивнула и, поднявшись на ноги, поторопилась за Ягой. Как бы ни хромала лесная хозяйка, Ольга чудом поспевала за ней. А Яга как ни в чем не бывало теснила Святослава от жутких тел.

– Давай, князь, шагай отсюда. Не хочешь же ты буквально свою невесту вдоль и поперек знать, а? Где моя иголка?

Святослав подал ей сумку, откуда Яга достала иглу и лоскут ткани, который протянула Ольге.

– Гляди, каждую капельку собери, чтоб ни шрама не осталось.

– Что же вы, кошку свежевать будете?

– Нет, поздно уже. С Данки шкуру снимем и так зашьем.

– А это можно?

– Пока жива жизнь – все можно. Все получится, построится, перестроится, лишь бы дальше жить. Ну, – пожала старуха плечами, – может, проснется у внучки страсть к рыбе, так и хорошо. А то все детство меня изводила, мол, тиной пахнет.

Яга посмеивалась, но напряженные пальцы выдавали волнение.

– Не гляди, ежели не нравится, – предупредила она и, достав из-за пояса маленький ножичек, принялась резать.