Алая Вуаль (ЛП)

Я знаю эти слова. Я узнаю их так же уверенно, как помню упрямое лицо сестры, витиеватый голос няни. О Боже.

О Боже, о Боже, о Боже.

Я убираю пальцы с его горла, и его впалые глаза распахиваются. Только они уже не пустые. В них полыхает абсолютный ужас — достаточно яркий, чтобы ослепить, чтобы сжечь, — и он сжимает мое запястье в карающей хватке. Сильный спазм сотрясает его тело.

— Б-Беги, — задыхается он, его горло яростно работает над этим словом. — Беги.

Выкручиваясь из его рук, я задыхаюсь, спотыкаюсь и отступаю назад, а он падает, как марионетка. Однако в следующую секунду он выпрямляется. Его руки продолжают бездумную резьбу, а когда он моргает, в его глазах снова нет никаких эмоций. А из горла продолжает капать.

Кап.

Кап.

Бешено вращаясь, я ищу спасательную шлюпку, но теперь, когда я увидела эти следы, я не могу от них убежать. Куда бы я ни повернулась, они смотрят на меня, украшая шею каждого моряка — одни свежие и все еще кровоточащие, другие покрытые коркой, синяками и воспалениями. Это не может быть совпадением. На этих пустоглазых мужчин нападали и покоряли — так же, как Бабетту и остальных, так же, как меня, — и эти раны тому подтверждение. Я прижимаю руку к горлу, вздрагиваю и бросаюсь к резным перилам. Нас приговорили к смерти, всех нас.

Я скорее утону, чем умру так, как умрут эти люди.

Неглубоко дыша, я откидываюсь на борт квартердека, глядя в черные воды внизу. Волны сегодня неспокойны. Они предупреждающе бьются о корпус корабля, обещая возмездие любому, кто окажется настолько глуп, чтобы войти в него. Возможно, я и есть глупец. Упорный, надеющийся дурак, бегущий из Башни Шассеров, верящий, что смогу преуспеть там, где потерпели неудачу Жан-Люк и Лу. Я еще раз бросаю взгляд на двойные двери, но, похоже, мои похитители не спешат преследовать меня. А почему они должны спешить? Они знают, что мне не сбежать.

Моя решимость ожесточается от этого небольшого оскорбления.

Я никогда не была сильным пловцом, но если я прыгну, то есть шанс — хотя и ничтожный — выжить под гнетом воды и вернуться по течению к Цезарину. Я встречалась с морской богиней и называю многих мелузинов своими друзьями. Возможно, они помогут мне.

Не успев передумать, я вцепляюсь в перила и возношу к небесам безмолвную, отчаянную молитву.

Холодные пальцы обхватывают мое запястье. Они тащат меня обратно в Ад.

— Куда-то собираешься? — бормочет Михаль.

Я задыхаюсь от рыданий.

— О-Оставьте меня в покое. — Хотя я пытаюсь вывернуться из его рук, мои усилия оказываются тщетными: его рука по-прежнему сжимает мое запястье, и я поскальзываюсь на узких перилах, мой живот втягивается, когда я полностью теряю опору и падаю на борт корабля. Вскрикнув, я вцепилась в его руку — единственное, что удерживало меня на плаву, — и повисла в воздухе над ледяными волнами. Он легко выдерживает мой вес и наклоняет голову, глядя, как я барахтаюсь.

— Признаюсь, мне любопытно. — Он вскидывает бровь. — Что теперь, питомец? Ты планируешь доплыть до Цезарина?

— Вытащите меня! — Мольба вырывается из моего горла сама собой, а ноги слепо, бешено ищут опору на борту корабля. — Пожалуйста, пожалуйста…

В ответ его хватка ослабевает, и я проскальзываю на дюйм, крича снова. Вокруг нас бушует ветер. Он рвет мои волосы, платье, прорезая тонкую ткань и пронзая кожу, словно тысяча иголок. И вдруг моя решимость перестает быть решимостью. Это похоже на яростное и вязкое желание жить. Я вцепляюсь в его руку, пытаясь вскарабкаться вверх по его телу, чтобы спастись от верной смерти внизу.

Кажется, я не хочу утонуть, в конце концов.

— Во что бы то ни стало, — он опускает меня еще на дюйм, — не позволяй мне остановить тебя. Однако вам следует знать, что вы замерзнете до смерти через семь минут. Семь, — холодно повторяет он, его лицо — гранитная маска спокойствия. — Вы хорошо плаваете, Козетта Монвуазен?

Я впиваюсь ногтями в его рукав, царапая кожаную ткань, когда волна поднимается достаточно высоко, чтобы поцеловать мои ноги.

— Н-нет.

— Нет? Какая жалость.

Еще один крик раздирает мне горло, еще одна волна задирает подол, пока я наконец не упираюсь в борт корабля и не взмываю вверх. Он не отпускает мое запястье, а свободной рукой ловит меня за талию и одним плавным движением перекидывает через поручни. Хотя он бережно опускает меня на ноги, лед в его взгляде не соответствует движению. Его рот кривится от отвращения, когда он делает шаг прочь.

Когда через секунду у меня подкашиваются колени, он ничего не делает, чтобы поймать меня, и я рухнула к его ногам, обхватив руками туловище и неконтролируемо дрожа. Мой подол уже замерз на горьком ветру. Он прилипает к моим лодыжкам и икрам, а вслед за ним приходит ползучее онемение.

Я ненавижу его. Так яростно и безоговорочно, как никогда никого не ненавидела, я презираю этого мужчину.