Алая Вуаль (ЛП)

— Козетта Монвуазен — мое настоящее имя. — Когда он ничего не говорит, а только поднимает брови с неопределенно забавным выражением, я огрызаюсь: — Ну и что? Я сказала вам свое имя. Теперь этикет требует, чтобы вы сказали мне свое.

В ответ он смеется и обхватывает холодными пальцами мое запястье, поднимая меня в воздух, словно я ничего не вешу, словно я и есть ничто — не плоть и не кость, а эфир. Te voila. Я застываю от навязчивой мысли, от зловещих слов бесплотной женщины, и события сегодняшнего утра возвращаются ко мне в тошнотворной спешке. Призраки.

Они не были настоящими, быстро говорю я себе.

Идеальная расщелина отмечает подбородок мужчины, когда он опускает меня на ноги.

— Боже, Боже, а Одесса говорила, что вы милая.

— Вы знаете Одессу?

— Конечно, я знаю Одессу. Все знают Одессу, но, увы, я знаю ее больше, чем большинство. — На мой пустой взгляд он жестом показывает на свою стройную фигуру, склоняя голову в царственном поклоне. Из-под густых волос и густых ресниц он подмигивает мне. — Она моя близняшка, мадемуазель Монвуазен. Я — Дмитрий Петров. Вы, однако, должны называть меня Дима. Могу я называть вас Козеттой?

Близнецы.

— Нельзя.

— Ах… — Он сжимает грудь в насмешливой обиде. — Вы ранили меня, мадемуазель. — Когда он выпрямляется с драматическим вздохом, я слышу Одессу в интонации; я вижу ее в его походке. Хотя на нем гранатовый бархат вместо сливового атласа, хотя его глаза сверкают острым интересом, а ее устремлены куда-то вдаль, их царственные манеры остаются неизменными. В конце концов, они двоюродные братья короля, что делает их… герцогом и герцогиней? Неужели Вечные придерживаются той же социальной иерархии, что и люди?

Я прикусываю язык, чтобы остановить вопросы.

— Если вы настаиваете на фальши и формальностях, — продолжает он, обнимая меня за локоть, — я, конечно, буду обязан. Однако должен предупредить, что мне нравится вызов. С этого момента я намерен докучать вам до тех пор, пока мы не станем называть друг друга по имени. Коко будет единственным именем, которое будет у меня на уме.

Я бросила на него еще один неохотный взгляд. Как и его сестра, как Иван, Паша и даже Михаль, он почти слишком красив, что делает все намного хуже.

— Я знаю вас всего десять секунд, мсье, но уже подозреваю, что ваше имя — единственное, что у вас на уме.

— О, вы мне нравитесь. Вы мне очень нравитесь.

— Где Одесса? Она сказала, что вернется за мной в сумерках.

— Боюсь, что планы немного изменились. — Его ухмылка исчезает, когда он ведет меня в коридор, где мягкие круги в пыли исчезли. Странно. — Михаль… э-э… попросил вас присутствовать в его кабинете, а Одесса — пустошь — еще не очнулась от сна. Я вызвался привести вас вместо нее.

— Почему? — недоверчиво спрашиваю я.

— Потому что я хотел встретиться с вами, конечно же. Весь замок гудит по поводу вашего прибытия. Я слышал имя Козетты не менее двенадцати раз по пути в ваши покои. — Он смотрит на меня через плечо с лукавым блеском в глазах. — Похоже, слуги получили желанную привилегию использовать его.

Словно в подтверждение его слов, из гостиной выходит просто одетая женщина со свертком ткани в руках. При виде меня ее глаза сужаются, и одна из тряпок падает на пол. Я тут же нагибаюсь, чтобы подхватить ее, но она ускоряет шаг — необычайно быстро — и выхватывает ткань из моей протянутой руки.

— Excusez-moi²⁸, — бормочет она, обнажая при этом кончики клыков. Обращаясь к Димитрию, она склоняет голову и произносит странным голосом: — Я вернусь, mon seigneur. ²⁹— Затем она бежит по коридору и исчезает из виду.

Я в ужасе смотрю ей вслед. Свежая кровь пропитала тряпку; на полу, куда она упала, до сих пор алые пятна. Однако когда я наклоняюсь, чтобы заглянуть в гостиную — мне не терпится найти источник, — Димитрий оказывается там, загораживая дверной проем слишком быстрой улыбкой.

— Здесь не на что смотреть, дорогая.

Мой взгляд падает на пятно на полу.

— Но кто-то истекает кровью.

— Правда?

— Это не кровь?

— Это уберет кто-нибудь другой. — Он поспешно машет рукой, не желая встречаться с моими глазами. — Ну что, пойдем? Боюсь, у Михаля звериные манеры, и он не любит, когда его заставляют ждать. — Однако он не дожидается моего ответа, а крепко сжимает мою руку в локте и тянет меня прочь.

— Но… — я бесплодно сопротивляюсь его железной хватке, — почему она так на меня смотрела? И кровь — откуда она взялась? — Я качаю головой, чувствуя тошноту, упираясь каблуками, пока он буксирует меня вниз по лестнице и через весь замок. — Ее было слишком много. Кто-то должен был пострадать…—