Аларих, король вестготов: Падение Рима глазами варвара

Ревнивые римляне не доверяли чужеземцам, которые получали повышение по службе. «Варвар по происхождению»{263}, возможно, не смог бы сдержать свой «грубый и жестокий нрав»{264}, если бы ему предоставили больше полномочий, сказал пылкий христианский епископ Синезий. Готы, по его мнению, устрашающий, свирепый и звероподобный народ, и правительству следует «не допускать никаких дружеских отношений с этими чужеземцами», а лучше «изгнать их» из общественной жизни{265}. Даже самые талантливые из них были не более чем дикарями в звериных шкурах, приводившими в смущение настоящих «мужчин, которые носят плащ римского полководца». Вся история республики балансировала на «тончайшем острие ножа»{266} из-за миграционного кризиса, и политикам следовало принимать жесткие меры. Как сказал Синезий: «Пастух остерегается помещать волков вместе с собаками, ибо, хотя взятые молодыми и, по-видимому, прирученные, они со временем сделаются опасными для стада». Более радикальные римляне считали, что переселенцы принимают решения, основываясь только на своей этнической принадлежности, и обвиняли Гайну{267} – наставника Алариха, а ныне римского военачальника, несущего службу в восточном Средиземноморье, – в том, что он раздал «главные армейские должности своим родственникам»{268}.

То, что должность Алариха досталась именно ему, готу, не могло остаться незамеченным. Во время своего пребывания в Иллирике епископ Синезий, обеспокоенный растущим числом готских выдвиженцев, написал аллегорию, призывающую к защите римской культуры от чужестранцев. События, о которых Синезий рассказывает в «Египетской басне»[52], происходит в Древнем Египте: история повествует о двух братьях, которые борются за власть. Добрый брат хочет защитить Египет от влияния злобных «скифов»{269} – племени, пришедшего из холодных северных земель, чьи сомнительные моральные качества затмили разум его злого брата (в римской литературе наименование «скифы» часто обозначало готов, потому что оба эти народа пришли с севера). Независимо от того, задумал ли Синезий свою историю как выпад в адрес Алариха, «Египетская басня» нашла аудиторию среди тех римлян, которые презирали чужестранцев.

Другие граждане Рима переиначивали главы и стихи почти священного текста Гомера, чтобы привести его в соответствие со своими фанатичными убеждениями. По их словам, для того, чтобы Римская империя восстановила свою военную мощь, правительство должно было запретить чужеземцам продвигаться по службе, а императоры должны были действовать агрессивно, чтобы «изгнать этих неистовых псов»{270}. В «Илиаде» Гомера эта грубоватая фраза приписывается троянскому принцу Гектору, который пытается сплотить свои войска в борьбе против греческих захватчиков, сравнивая тех с животными. Гомер использовал монолог Гектора, чтобы подстегнуть эмоции своей греческой публики, шокировать ее нарушением элементарных приличий.

Но упрямых римлян во времена Алариха не волновало, правильно ли они понимали стихи Гомера. Любая цитата из творчества любого известного автора, которая могла бы подкрепить их антииммигрантские взгляды, считалась в этих спорах вполне дозволенным оружием – за исключением, как ни странно, слов Иисуса. В Евангелии Иисус сказал: «Я был странником, и вы приняли Меня»{271}. Но очевидно, что римские христиане никогда не упоминали эту точку зрения во время интенсивных дебатов по вопросам миграции, развернувшихся в начале V в. А к 399 г. сторонники радикальных мер нацелились на свою следующую мишень – выходца из Армении по имени Евтропий, который стал известным политиком в Константинополе.

Евтропий вошел в чертоги римской власти нетрадиционным путем, хотя его родители, возможно, прочили своему мальчику карьеру политического советника: в юном возрасте он был кастрирован. Придворные евнухи были бесценными придворными и помощниками в Персии и Риме: политики считали их заслуживающими доверия, что было весьма желательной чертой в коридорах власти любого дворца. Жены политиков регулярно поверяли им свои секреты. Но несчастье сорвало планы родителей Евтропия. Работорговцы на восточной границе Римской империи схватили их кастрированного мальчика и продали его, еще не достигшего подросткового возраста, в рабство{272}. Позже благодаря денежной поддержке щедрого хозяина он смог купить себе свободу. Счастливчикам из числа римских рабов часто удавалось это сделать, и, хотя эта точка зрения оспаривается, он, вероятно, действительно получил римское гражданство сразу после своего освобождения. В конце концов он поселился в Константинополе – очаровательном городе с утонченной культурой, массой правительственных чиновников и иностранных дипломатов. Он буквально ворвался на политическую сцену.