Аларих, король вестготов: Падение Рима глазами варвара

Эта поэма, состоявшая из почти семисот строк на латыни, для некоторых римлян и наиболее строгих литературных критиков, несомненно, была утомительным, бессвязным и сырым произведением; другие, вероятно, сочли ее высшим достижением Клавдиана, триумфом художественного самовыражения и неоспоримым доказательством того, что именно он является главным поэтом империи. В этой поэме появляется призрак Феодосия. В ней фигурируют Аркадий и Гонорий, а также герой Клавдиана Стилихон, его жена Серена и их маленький сын Евхерий. Сам город Рим деликатно упрекает Гонория за то, что он решил поселиться в Равенне, вдали от мраморных залов старого дворца на Палатинском холме, где когда-то жили уважаемые императоры. По его словам, скромный гражданин – каким, несомненно, был сын Феодосия – мог считать себя достойным жить в чертогах своих великих предшественников{319}. В поэме есть и говорящие реки, и подробные описания пышных зрелищ, которые можно было увидеть в Большом цирке, и сцены с юными римлянами, которые забрались на крыши городских домов, чтобы поприветствовать своего ровесника – императора.

Последняя поэма Клавдиана показывает глубочайшее падение Алариха. В одной из самых запоминающихся метафор стихотворения Клавдиан сравнивает его с выброшенным на берег пиратом, чей корабль затонул.

Так бездельные вспять уклонил устрашенья от Града,
В бег от Италии он обратясь –    и та, что приступльшим
Прежде доступна была, уж бегущим трудна и жестока.
Замкнуты мнит все дороги боязнь, и оставленных сзади
Рек ужасается он, для него толь презренных недавно.
Тут в волношумном своем дому, в пещерах кристальных,
Дел сих не зная еще, вращал заботы безмерны
В персях отец Эридан: какой исход ожидает
Брани? призрит Юпитер ли вновь на закон и державу,
Жизни на римский покой, иль, уставы возненавидев,
Снити осудит века к стародавним он скотским пристрастьям?[57]

{320}

Отчаяние поглотило вождя готов, продолжает поэт. Прежде яркая харизма Алариха потускнела, и ему некуда идти; в этот момент трудно сказать, хотел ли Клавдиан, чтобы его аудитория осудила Алариха или посочувствовала ему. Как утверждал Аристотель, выступая в ипостаси литературного критика, хорошие поэты всегда умели доводить двусмысленность своих произведений до предела. Вот как Клавдиан изобразил опального гота, который стоял перед стеной Альп около 403 г. и оглядывал территорию Италии, размышляя о своих неудачах и оплакивая итоги последнего столкновения со Стилихоном.