– Вот и первый сок с твоего куста бузины, Альба, – объявила Сири, неся в руках поднос с пирогом и кувшином ледяного бузинного сока.
Идунн успела предостерегающе посмотреть на Альбу, и обе сделали вид, что ничего не случилось.
Когда Альба вернулась домой, на улице шел мелкий дождь. Вдалеке, на покрытом мхом причале, она увидела фигуру Одда в большой черной шляпе с полями и с удочкой в руке. Альба постаралась как можно тише поставить велосипед и залезть в фургон. С порога стало ясно, что Одд опять всюду напустил своего жуткого газа так, что дышать было трудно. Ее взгляд упал на рабочий стол – под кучами проводов стояла старая шкатулка. Альба не понимала, как Сири и Идунн узнали о ней. Но она все-таки сомневалась, что внутри окажется ожерелье. Альба на цыпочках подошла к столу.
Одд не разрешал ничего там трогать. Опрокинешь пробирки или просыплешь какой-нибудь порошок, и можно серьезно пострадать. Но Альба осторожно подняла провода, взяла шкатулку и сдула слой пыли – толстый, копившийся долгие годы. Шкатулка была из березы, по краям вырезан цветочный орнамент, а на крышке – четыре буквы, которые бросались в глаза. Угловатые, рубленые, похожие на руны, они складывались в имя «Сага». Шкатулка принадлежала матери Альбы… Но почему Одд не говорил, что у него осталась вещь, принадлежавшая маме? Он ведь брат отца Альбы, а не матери, значит, теперь шкатулка по праву принадлежит Альбе! А гайки и батарейки можно хранить в любой жестянке…
Альба повернула ключ в замке, открыла шкатулку и, к своему глубочайшему изумлению, увидела… ожерелье. Как Идунн и говорила. Ожерелье выглядело очень древним. Альба достала его и стала рассматривать – три дымчато-серых камня разных оттенков в бронзовой оправе. Вот оно, украшение, которое нужно Сири… Альба осторожно надела ожерелье, застегнула, и оно легло ей на ключицы. Ожерелье оказалось тяжелее, чем она думала, – оно было сделано для взрослого человека. Подумать только, когда-то его носила мама – так же, как сейчас она. За все свои тринадцать лет Альба никогда не чувствовала себя так близко к матери.
На пороге появился Одд в черной шляпе, с удочкой на плече и с большой щукой.
– Я наконец поймал эту чертовку! Сейчас отпразднуем…
Но тут он увидел Альбу у своего стола. Улыбка исчезла с его лица. Он смотрел на нее так, будто увидел привидение.
Сначала Альба подумала, будто дядя чувствует себя виноватым, ему стыдно, что он забыл рассказать об ожерелье. Но Одд вдруг бросил щуку и удочку на пол и схватил Альбу за руку. Она вскрикнула от удивления.
– Где ты это взяла?! – Он сорвал с нее ожерелье. – Чем ты тут занимаешься? Что ты задумала? – Кажется, он подумал, что Альба хочет украсть или сломать украшение.
– Я просто примерила! – возмутилась Альба.
– Я же говорил: ничего не трогать на моем столе!
Он держал ожерелье в вытянутой руке, как будто боялся, что Альба попробует его забрать. Потом он заметил, как крепко сжал ее руку, и ослабил хватку.
– Прости, – пробормотал Одд и понес украшение обратно в шкатулку.
– Почему ты так злишься?! – спросила Альба, растирая руку. – Оно ведь даже не твое! Оно мамино! На шкатулке ее имя.
Одд положил украшение в шкатулку, закрыл крышку и остановил взгляд на буквах.
– Да, это украшение твоей мамы. Но это ожерелье очень ценное. Это не игрушка.
Он повернул ключ, звякнул потайной замок.
– Это ожерелье принадлежало маме! Теперь оно мое!
– Я присмотрю за ним, пока ты не подрастешь. Пока не станешь взрослой.
Стараясь говорить спокойно и рассудительно, Одд рылся в какой-то коробке. Наконец он достал старую цепочку, надел на нее ключ и повесил себе на шею.
– До тех пор оно будет лежать в шкатулке. А шкатулка останется у меня на столе.
– Почему ты решаешь за меня?
– Потому что я твой опекун.
– Просто больше никого не нашлось, чтобы обо мне позаботиться, – пробурчала Альба.
Одд холодно окинул ее взглядом. Он вдруг показался ей очень уставшим.
– Да, тебя оставили со мной. Все так, как оно есть. Я даю тебе крышу над головой, кормлю и почти не заставляю под меня подстраиваться. А ты могла бы и соблюдать те немногие правила, которые…
– Не заставляешь подстраиваться?! – Альба не верила своим ушам. – Мы живем в этой ржавой банке, как бродяги! Да я всю жизнь только и делаю, что подстраиваюсь!
В ее душе бурлил гнев, а в памяти снова всплыло то самое слово,
– Как ты мог скрывать от меня, что у тебя мамино ожерелье?
– Да тут рассказывать особо нечего, – пожал плечами Одд.
Для Альбы это стало последней каплей.
– Нечего рассказывать?! Разве ты не понимаешь, что мне хотелось бы о таком знать? Не сказать, чтобы у меня осталась куча вещей на память о родителях, – дрожащим от злости голосом сказала Альба. – Ты вообще был с ними знаком? Или просто успел схватить меня первым?
Одд не ответил, и Альба продолжила вываливать на него все, что у нее накопилось: