– Мне сказали, что полковника Гамильтона никто не видел со времени его возвращения из Эмбоя, – сказал лакей, тактично не упоминая о вечеринках, которые кончаются подобными катастрофами. – Говорят, генерал Вашингтон рвет и мечет. Весенняя кампания вот-вот начнется, а отсутствие полковника Гамильтона вносит серьезный разлад в работу штаба.
– Что? – с ужасом переспросила Элиза. – Никто не знает, куда пропал полковник Гамильтон?
– Боюсь, что нет, мисс Скайлер, но, если желаете, я могу продолжить расспросы.
– Будьте добры, – взмолилась Элиза, – но постарайтесь сделать все как можно незаметнее! Я не хочу усугублять и без того скандальную ситуацию, втягивая его в свои проблемы.
Лоу отсутствовал весь день и часть следующего, зато принес добрые вести. Перед самым рассветом, в среду, полковник Гамильтон был замечен на почтовой станции, где реквизировал одну из лошадей. Последний раз его видели скачущим на север.
– На север? – повторила Элиза. – Но у него нет знакомых на севере. Те друзья, которые сейчас в Соединенных Штатах, – полковник Лоуренс, генерал Лафайет, да и другие – они все на юге.
– Дежурный по станции сказал, полковник ни словом не намекнул на то, куда направляется, но спрашивал, где сможет поменять лошадей, и дежурный ответил, что следующая станция на почтовом тракте в Олбани – Бун-Таун.
Олбани? Может ли быть?.. Неужели Алекс собрался к… ее родителям? Однако Лоу продолжил свой рассказ:
– Еще, мисс Скайлер, дежурный рассказал мне, что полковник Гамильтон так и не добрался до Бун-Тауна, так что весьма вероятно, что он задавал этот вопрос, надеясь запутать следы.
Элиза не знала, что и думать. К тому же у нее было не так уж много времени на размышления, ведь на следующий день – в понедельник – к ней пришел довольно неожиданный посетитель: сам губернатор Уильям Ливингстон.
Он появился поздним утром. Пришел один, пешком, приветствуя по пути всех встречавшихся ему людей так, словно вышел на обычную утреннюю прогулку или начал подготовку к предвыборной кампании.
Но как только горничная проводила его в гостиную и тетушка Гертруда с Элизой присоединились к нему, все добродушие словно волной смыло.
– Миссис Кокран, – начал он, обращаясь к тетушке Гертруде, но при этом вперив обвиняющий взгляд в Элизу, – эта осада длится почти столько же, сколько оккупация Нью-Йорка британцами. Пора сдаваться.
– Сдаваться, говорите? – недоверчиво переспросила тетушка Гертруда. – Так вот о какой семейной жизни для своего сына вы мечтаете – с женой, которую он сперва пытался осквернить до свадьбы, а затем принудил к браку? Удивительно, как вам не стыдно даже произносить такое вслух.
– Миссис Кокран, – сказал губернатор напряженно, – из уважения к вашей с племянницей женской деликатности я не стану отвечать на эти обвинения так, как делаю это обычно. Но я должен настоять на том, чтобы вы не смели клеветать на моего сына даже в столь узком кругу. В конце концов, ему нужно беречь свою репутацию. То, что случилось, достойно сожаления, но это всего лишь проявление юношеского неблагоразумия, обостренного тяготами военного времени и действием алкоголя. Вы не можете полагать, что такое поведение характерно для моего сына и, тем более, для моей семьи.
– Не могу предположить ничего иного, – ответила тетушка Гертруда, говоря от имени Элизы. – Такое поведение не может считаться всего лишь случайностью, это проявление истинного характера мужчины.
– Мы говорим о моем сыне, миссис Кокран, – холодно заметил губернатор Ливингстон. – Я бы попросил вас следить за своими словами.
Но тетушка Гертруда была несгибаема.
– А я бы попросила вас следить за своими. Вы вырастили негодяя, сэр, и весь Морристаун об этом знает. Он велел перенести семерых раненых солдат из лазарета, чтобы устроить в нем свою холостяцкую вечеринку. В дом, о котором я с трудом могу заставить себя даже упомянуть, особенно в присутствии моей племянницы. Чудо, что ни один из них не умер.
– Но ведь, как вы и сказали, ни один из них не умер, да и мисс Скайлер не пострадала в упомянутый ранее вечер. Так позвольте моему сыну поступить по-рыцарски и жениться на ней, несмотря на ее довольно некрасивые попытки очернить его репутацию.
Тетушка Гертруда расхохоталась.
– Должна заметить, губернатор Ливингстон, я потрясена тем, что вы упомянули о рыцарстве сейчас, когда мы обсуждаем совершенно не рыцарское и, более того, недостойное поведение вашего сына. Что же до его репутации, то пьяница, мерзавец и грубиян, которого вы называете сыном, вполне способен сам запятнать свою честь, не прибегая к помощи двух хрупких женщин.
Лицо губернатора Ливингстона приобрело свекольный оттенок.
– Я услышал достаточно, – заявил он, с трудом контролируя голос. – Мисс Скайлер появится в моем доме в полдень четверга, ровно через неделю от первоначально назначенной даты, и станет женой моего сына, в присутствии его семьи и тех представителей ее семьи, что будут в этот момент в Морристауне. Это мое последнее слово.
– Или что? – наконец заговорила Элиза. – Вы потащите меня туда волоком? Могу представить, как это будет выглядеть.