Меня ничто не могло остановить. Алекс и я продвигались в нашей совместной работе, нас поддерживали Марион и несколько студентов-энтузиастов. Мы показывали Алексу новые объекты и учили его новым словам. Очень скоро он стал опытным, хотя иногда и непокорным, учеником. К лету 1978 года, через год после того, как мы начали совместную работу, Алекс уже достиг 80 %-ной точности в употреблении названий для семи предметов, он также начинал учить названия цветов –
В этот раз мне повезло. В бумаге, которую я получила в сентябре, комиссия называла мое предложение «многообещающим». Они отмечали, что «Алекс – попугай, содержащийся в неволе, с которым, пожалуй, обращаются лучше всех». Самым приятным был вывод комиссии – «рекомендовано единогласно». Конечно же, я была в восторге и танцевала от радости и облегчения. Но была также и сложность: несмотря на то что теоретически грант
был одобрен, получить средства практически было сложно – было недостаточно условий, чтобы я могла получить деньги. Я оказалась в той же ситуации, что и раньше – нет средств на исследования, нет ставки исследователя. Но, по крайней мере, у меня был Алекс и всё увеличивающийся список его достижений, на которые обращали внимание лишь немногие ученые.
Мы продолжали нашу работу, шли вперед и занялись изучением другого цвета – голубого. Я также познакомила Алекса с понятием «форма», которое было связано с числом. Квадратному плоскому бруску дерева мы присвоили название «four-corner wood» (‘четырехугольная деревяшка’), а треугольнику – «three-corner wood» (‘треугольная деревяшка’). Я договорилась с работниками деревообрабатывающего цеха: они снабжали меня четырехугольными и треугольными кусками дерева, а я пекла для них печенье. У меня не было гранта, чтобы оплатить эти услуги, и мне приходилось применять фантазию. В конечном итоге ребята из цеха начали делать деревяшки соответствующих форм из отходов клена, потому что Алекс полностью уничтожал деревянные формы из сосны – буквально за несколько секунд. Это был вызов – разгрызть на кусочки брусок из клена. Алексу нравились сложные задачи.
Постепенно Алекс научился говорить «нет», он понимал, что значит это слово. На протяжении первых нескольких лет нашей совместной работы Алекс научился показывать свое неудовольствие или любой отказ от работы несколькими способами. Когда он не хотел идти на руку, он издавал громкий пронзительный звук, который наилучшим образом можно передать как «гаааааак». Иногда он не только неприятно и пронзительно кричал, но и пытался укусить. Он делал это на всякий случай – вдруг его сообщение было недостаточно ясным. В тех случаях, когда Алекс не хотел отвечать тренеру на вопрос о предмете, он просто игнорировал тренера: мог повернуться спиной или начать чистить перья. Он показывал, что больше не будет пить воду или работать с предметом, которому присвоено название, – он бросал его на пол. Если вы дадите ему банан, а он просил о винограде, то дело могло кончиться тем, что этот банан оказывался у вас на голове. У Алекса был жесткий характер.
Алекс очень часто слышал слово «нет» от меня или других тренеров, когда он неправильно идентифицировал объект или плохо работал. К середине 1978 года я заметила, что Алекс периодически произносил звук «н» в тех ситуациях, когда слово «нет» было бы более подходящим. «О’кей, Алекс, – сказала я. – Почему бы нам не начать тренировать тебя, чтобы ты произносил это слово правильно». Спустя несколько сессий Алекс стал использовать «по» вместо «н» в ситуациях стресса, когда он не хотел, чтобы его брали на руки. Очень скоро он научился использовать слово «по» (‘нет’), чтобы обозначить «No, I don’t want to» (‘Нет, я не хочу это делать’). Приведу пример, иллюстрирующий, как хорошо Алекс чувствовал, как и когда использовать слово «нет» (‘по’). Кэндис Мортон (Kandis Morton), второй тренер Алекса, работала с ним в 1979 году:
К: Алекс, что это?
А: Нет!
К: Да, что это?
А: Четырехугольная деревяшка.
К: Четырехугольная, произнеси это лучше.
А: Нет!
К: Да!
А: Три… бумага
К: Алекс, «четыре», скажи «четыре».
А: Нет!
К: Ну давай!
А: Нет!