Алекс и я

Конечно же, я понимала сущность дискуссий о языке, но, когда начинала свой путь исследователя, не могла представить их масштабов. На первой странице моей статьи, направленной в Университет Пердью, было наивно написано: «“Проект Алекс”: языковой эксперимент с птицами» (Project: ALEX: Avian Language Experiment). Именно так появился Алекс (как проект), исследование не было лишь игрой, взаимодействием с «умным Алексом». Кличка Алекс стала своего рода кодом, объясняла направление моего исследования – я планировала изучать коммуникацию человека и попугая. В ходе исследования я собиралась использовать слова (словесные названия предметов) – так поступали исследователи коммуникации человека и обезьян. Звуки, издаваемые попугаем, немного похожи на речь, не так ли? Именно таким способом исследователи приматов формулировали свои научные цели и достижения. Естественно, я решила последовать их примеру.

Однако критика исследователей, обучавших обезьян языку человека, всё возрастала, становилась всё более резкой. Возникали вопросы: имеет ли исследование языкового поведения обезьян что-то общее с изучением языка в принципе? Исследователи могли просто заблуждаться или даже хуже – сознательно вводить окружающих в заблуждение. Я достаточно быстро поняла, что будет совершенно неверным оперировать терминами, которые использовали в своей работе исследователи, обучавшие языку обезьян. Это могло увести меня от моей научной цели, а именно от исследования когнитивных способностей существа, не относящегося не только к приматам, но даже и к млекопитающим. Окном в мир когнитивных способностей моего подопечного станет коммуникация. Я поняла, что должна быть осторожна в выборе терминов, которые планирую использовать на публике и в научной среде.

Так, лишь через год после начала проекта я стала объяснять людям, интересующимся сущностью «Проекта Алекс», что речь идет об экспериментальном обучении птиц языку («avian learning experiment»). Подобный ответ был не так провокационен. Я не называла свою работу языковым экспериментом с птицами («avian language experiment»). При обсуждении своего проекта в научных кругах я была еще более осторожна. Я описывала издаваемые Алексом звуки (vocal productions) как присвоение «названий» (labels), не употребляя термина «слово». Черновой вариант статьи, написанный уже после моих попыток опубликовать свою работу в журналах Science и Nature, предположительно назывался «Функциональные вокализации африканского серого попугая Алекса» («Functional vocalizations by an African Grey Parrot»). Такое название казалось мне разумным. «Слово» можно назвать «label», a «label» – «словом». И то и другое может быть опасно.

Я отправила черновой вариант моей достаточно объемной статьи в немецкий журнал Zeitschrift für Tierpsychologie в январе 1980 года. Коллега напомнил мне, что Zeitschrift für Tierpsychologie – именно тот журнал, в котором Тодт издал свою работу о методе модель / соперник – том методе, который я использовала при тренировке Алекса.

Любопытно, что месяцем ранее, в конце ноября 1979 года, журнал Science издал достаточно обширную статью Герберта Террейса (Herbert Terrace) в соавторстве с коллегами. Статья называлась «Способна ли обезьяна к созданию предложения?» («Сап an Ape Create a Sentence?)». Ей предстояло стать классикой в спорах об обучении обезьян человеческому языку. Как обычно бывает, никто не становится столь ревностным в защите своей точки зрения, как вновь обращенный. Именно это и произошло с Гербертом Террейсом. Ведущий психолог Колумбийского университета в Нью-Йорке, до этого момента он ревностно отстаивал способность человекообразных обезьян к усвоению человеческого языка. Его выводы основывались на работе с шимпанзе по кличке Ним Чимпски (Nim Chimpsky) (игра слов – от Ноам Хомский, имя выдающегося лингвиста). Безусловно, к аргументам Террейса стоило отнестись серьезно. Его статья в журнале Science стала в своем роде покаянной, и его ответ на вопрос, который послужил заголовком статьи, он дал, и это было категорическое «нет»! Террейс скрупулезно проанализировал язык жестов, который использовала его обезьяна по кличке Ним. Он ожидал найти доказательства наличия грамматики в спонтанных, как считалось, «высказываниях» Нима. На основе проведенного анализа Террейс, напротив, стал утверждать, что жестовые «высказывания» Нима есть результат неумышленных подсказок со стороны его помощников.