Александр Блок в воспоминаниях современиков

пришлось пока участвовать в столкновениях войск с ра­

бочими, его отряд стоял в этом смысле в благонадежном

месте. Тут же я познакомился и с супругом Александры

Андреевны: это был худой, некрасивый военный с пре­

краснейшими глазами. Он скромно появлялся за стол,

скромно садился и молча выслушивал наши полные не­

годования речи. Я помню, что я старался быть умерен­

ным, входя в трудное, щекотливое положение Франца

Феликсовича, а А. А. наоборот: выражался кратко, резко

и беспощадно вплоть до несочувствия лицам, вынужден­

ным хотя бы грубою силою поддерживать правительство.

Помнится, мне было жаль бедного Франца Феликсовича.

Вообще я заметил в А. А. некоторую беспощадность к

его трудному положению в ту эпоху.

Эти первые дни моего пребывания в Петербурге я ма­

ло воспринимал общение с А. А. Мы все переживали со­

бытия этих дней, толковали об арестах знакомых, о пере­

менившемся отношении к царю со стороны тех, кто девя­

того января еще сочувствовал самодержавию. Кроме того,

я был слишком занят все увеличивающейся близостью с

296

Мережковскими. У них я жил, проводя ночи напролет в

непрекращающихся разговорах с З. Н. Гиппиус на рели­

гиозно-философские темы у ее камина, помешивая желез­

ной кочергой с треском рассыпавшиеся уголья и прислу­

шиваясь к поздним звукам (мы ждали, что Д. С. Мереж­

ковского арестуют за его участие в закрытии т е а т р а , —

он был об этом предупрежден). Наконец целый ряд лиц, с

которыми я впервые познакомился, заняли все мое внима­

ние. Это было время первых встреч и бесед с Ф. К. Сологу­

бом, В. В. Розановым, Н. А. Бердяевым, С. Н. Булгаковым,

А. С. Волжским, А. В. Карташевым, В. А. Тернавцевым,

А. Н. Бенуа, Бакстом и целым рядом деятелей искусства

и пера. Естественно, что я был перегружен впечатлениями

и временно несколько рассеянно относился к моему об­

щению с А. А. Шумные воскресные вечера у Розанова,

монотонные у Сологуба, воскресные чаи у Мережковских

от четырех до семи: собрания, в которых объединялась

группа «Нового пути» с тогдашнею группою «Проблем

идеализма», и та интенсивная, с одной стороны, религиоз­

но-философская жизнь, с другой — религиозно-обществен­

ная, которую развивали М е р е ж к о в с к и е , — вот что погло­

щало меня, тем более, что в ту пору моя трехлетняя

переписка с Мережковским, прерываемая редкими личны­

ми и очень интимными днями встреч в Москве, перешла,

можно сказать, в совместную жизнь, в то, событиями взвол­

нованное, время. Что меня соединяло с Мережковским,

в том именно не соприкасались мы с А. А.; ему была

гораздо более чужда историческая проблема религии в ее

отношении к новой христианской эпохе. Он всегда стоял

несколько вдали от того специфически христианского гно-

сиса, который выдвигала проблема конкретного восприя­

тия логоса. Можно было сказать, что логос воспринимал

он лишь сквозь ризы Софии, Той, которую он осязал в

эпоху своих зорь. Вся линия устремления Мережковского

была линией выявления Христова импульса. Потому-то

Мережковский и упирался всем центром своих устремле­

ний в проблему исторической церкви, в проблему крити­

ки и оценки. Для А. А. не существовало этой проблемы.

В своих религиозных чаяниях он был более катастрофи­

чен, а в своем ощупывании ему самому не до конца по­

нятного нового веяния он был более физиологичен и эм­

пиричен, отправляясь от данного, внутри осязаемого, ко­

торое гораздо труднее измерить и взвесить, чем, напри­

мер, историческую проблему. А. А. как будто отрывал

297

все хвосты исторического познания и волил к такому ду­

ховному опыту, который был бы проницаем всегда здесь,

нами, безотносительно к тому, как он мог выглядеть в

истории. Для физика, химика возможность произвести

опыт во всякое время есть боязнь убедиться в том, что

его наука есть действительно точная, а история, завися­

щая от субъективных свидетельств, для него не была уже

точной наукой.

А. А. в темпе своих исканий как бы бессознательно

стремился к точному духовному знанию, не распыленно­

му домыслами, а Мережковские, смешавшие опыт с ка­

завшимися ему схоластическими схемами, были чужды,

абстрактны и неприемлемы для Блока. В этом разрезе

взятый А. А. так относился к устремлениям Мережковских,

как какой-нибудь Гельмгольц к устремлениям гегельяни-

зирующего историка, вплетавшего в факты истории отжив­

шую метафизику. И А. А. был безусловно прав. Мереж­

ковские глубоко не понимали фактичности, реальности,

трезвости, с которой относился он ко всем оформлениям

новой эры. Но были правы и Мережковские с своей точки

зрения: не понимая физиологичноста, фактичности, опыта

миросознания А. А., не доверявшего словесным схемам,

они видели в устремлениях поэзии А. А. мистику, субъек­

тивизм и неоформленный логосом хаос, способный подме­

нить подлинный опыт в сплошной медиумический сеанс,

и всякую общину, построенную на такой мистике, они об­

виняли в подмене истинно христианских начал радением,

хлыстовством. Поскольку проблема конкретизации опыта

и проведение его в жизнь была моей центральной проб­

лемой, постольку я разрывался между Мережковскими и

Блоками, и этот разлом я нес мучительно, понимая пра­