Александр Блок в воспоминаниях современиков

чата в их черной одежде с серебряными драконами, и зо­

лотые апельсины, и выход Мейерхольда на вызов с Юри-

479

ем Бонди на руках — все это было молодо и талантливо

и нисколько не умаляло поэзии Блока. В этом был свой

особый шарм, который подействовал, как я уже говорила,

на самого Блока и на молодого режиссера Вахтангова,

толкнув последнего на новые рельсы, и, кроме этих двух,

еще на целый ряд деятелей искусства.

Прошли блоковские спектакли, закончились занятия

в студии.

Вскоре после пасхальной недели я уехала в деревню,

куда меня вызвали телеграммой к больному родственни­

ку. В сентябре мы с Н. П. <Бычковым> предполагали

ехать за границу. Незадолго до отъезда в деревню я была

у Блоков. Александр Александрович много шутил. Я рас­

сказала ему с огорчением, что экземпляр «Снежной мас­

ки», подаренный им когда-то мне, изгрыз охотничий ще­

нок, который потом подох от чумы.

Блок немедленно подарил мне опять книжечку стихов

«Снежной маски» со следующей надписью: «Сия книга,

ныне являющаяся библиографической редкостью, подне­

сена автором Валентине Петровне Веригиной ввиду сде­

ланного ею 23 апреля сего 1914 года заявления о том,

что первобытный ее (книги) экземпляр был съеден со­

бакою, которая от того скончалась. О, сколь изменчивы

и превратны судьбы творений, нами тиснению предавае­

мых! А. Блок».

ВСТРЕЧИ С БЛОКОМ ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ

ПОСЛЕДНИЕ ИСКРЫ ВЕСЕЛЬЯ

И реже смех средь песен раздается,

И чаще мы вздыхаем и молчим.

Пушкин

Я возвратилась в Петербург в июле. Меня ждала вой­

на и разлука с близким мне человеком. Не знаю, был ли

Блок в Петербурге во время объявления войны. С Любой

мы виделись, говорили по телефону. Она начала действо­

вать сейчас же: поступила в госпиталь сестрой милосер­

дия, чтобы затем отправиться на фронт. Советовала и

мне сделать то же, говорила, что мне будет легче, но я

действовать не могла, мне было слишком тяжело. Я стра­

дала не только от того, что боялась за жизнь мужа, при­

званного в ряды армии, но и от общей тревоги. Мне каза­

лось, что воздух содрогается от этой тревоги, что вся ат-

480

мосфера насыщена беспокойством миллионов людей, их

страхом и печалью за близких.

Я осталась совсем одинокой потому еще, что все мои

друзья, мои «близкие», стали вдруг «далекими». Куда я

ни заходила, везде висела на стене карта, утыканная

флажками, которые продавались в магазинах специально

для патриотически настроенной публики. Такими флаж­

ками обозначались районы, занятые нашими войсками.

Если в каком-нибудь доме и не висела такая карта, то

все-таки велись разговоры о сражениях, терзавшие мне

сердце. Все увлекались войной, как будто бы это была

какая-нибудь игра в шахматы. Я скоро стала избегать

встреч со знакомыми. Казалось бы, что в таком настрое­

нии мне лучше всего было пойти к Александре Андреев­

не, где я могла встретиться с Блоком. Казалось бы, что

в такой серьезный момент мне прежде всего следовало

прибегнуть к его мудрости, однако именно этого я и не

захотела сделать. Должна сознаться, что я боялась встре­

тить там то же «патриотическое» настроение. В конце

концов мне пришлось увидеться с Блоком, пришлось го­

ворить с ним и о войне, но это было позднее, когда про­

шел самый острый момент. После того как я выразила

негодование по поводу всеевропейского избиения, он ска­

зал серьезно, что в главном согласен со мной, но что все-

таки тут есть нечто и положительное, нечто возвышаю­

щее людей. У простых, грубых появилось что-то новое

в лицах и движениях. Стоит только посмотреть на како­

го-нибудь солдата и его жену, стоящих на площадке

трамвая, как они ласково держат друг друга за руки,

какие у них серьезные, светлые л и ц а , — чувствуется, что

перед разлукой, перед грядущей опасностью, ссоры и

дрязги, все мелкое и обыденное отошло от них и они

ценят теперь каждую минуту, проведенную вместе.

От Блока и его матери я не слышала стереотипных

фраз. О войне заходила речь в связи с пребыванием Лю­

бови Дмитриевны на фронте — собственно, больше о ней.

Однажды Александра Андреевна была в Мариинском

театре. В ту пору перед началом оперных спектаклей

исполнялись гимны всех союзных наций. Как раз на дру­

гой день я зашла к Кублицким, и Александра Андреевна

заговорила об этом. Она сказала, что больше всего по му­

зыке ей нравится русский гимн, а «Марсельеза» возмущает

своей внешней эффектностью. Мать Блока не любила

французов, находя их поверхностными и легкомысленны-

1/2 17 А. Блок в восп. совр., т. 1

481

ми, называла часто «французишки». Русскому гению бли­

зок гений немецкий, говорила она, «это неестественно,

что мы воюем с немцами». Я согласилась с этим, так как

очень любила немецкую романтику — в лице Гофмана,

Тика, Клейста — и немецкую музыку.

В тот же день зашел Блок. В разговоре с ним я за­

метила, что, по-моему, разные национальности никогда не

могут понять до конца друг друга. Немцы, например, мне

как будто бы близки, но когда я подумаю о вкусах и

стремлениях всего народа, я чувствую, что они мне

чужды.

На это Александр Александрович возразил: «Нет,

люди искусства у всех народов одинаковые по сущест­