Александр Блок в воспоминаниях современиков

ву. Поэт-немец поймет русского поэта гораздо скорее,

чем своего соотечественника, не причастного к искус­

ству». И прибавил, что в тех иностранных писателях,

кого он знал, он никогда не видел другую националь­

ность с чужими чертами, они были для него свои,

понятные.

Все эти разговоры велись, разумеется, не в начале

осени, а гораздо позднее. Повторяю, первые недели войны

я не встречалась с Блоком. В то время я была придав­

лена событиями и не могла ни о чем думать, кроме того

ужаса, который заволакивал мой мир.

В конце августа я получила извещение о том, что

мой муж ранен, и поехала в Варшаву. Его привезли в

Петербург, и месяца через полтора он выздоровел.

Наконец наступило настоящее облегчение: Н. П., как

специалиста-инженера, перевели в мастерские автомо­

бильной роты, которая формировалась в Петербурге.

Таким образом, три-четыре месяца я могла отдохнуть

от тревоги и стала опять посещать студию, бывать у

знакомых и встречаться с Блоком у Александры

Андреевны.

Однажды он пришел к Кублицким при мне в каком-

то особенном, заметно приподнятом настроении. Мы си­

дели за чайным столом втроем и все время говорили о

Любе, которая была на австрийском фронте. Еще до

прихода Александра Александровича Александра Андре­

евна сказала мне: «Саша послал Любе модные журналы,

сам ходил покупать». Я удивленно спросила, зачем ей

там моды. На это Александра Андреевна ответила:

«Саша знает, что она это любит — ее немного развлечет»...

Меня очень тронули эти «журналы»: в обычное время

482

Блок относился к таким вещам с насмешкой. Среди раз­

говора Александр Александрович вынул из бокового кар­

мана сложенные листы с напечатанными стихотворения­

ми и передал мне их со словами: «Вот, Валентина Пет­

ровна, это я хочу дать вам». Мне запомнилось мягкое

выражение его глаз в тот момент, печальный, исполнен­

ный нежности, звук голоса. Я сразу поняла, что стихи

относились к Любови Дмитриевне. Я пробежала их гла­

зами. «За горами, лесами, за дорогами пыльными, за

холмами могильными...»

Я невольно прочла вслух конец: «И сжимаю руками

моими чародейную руку твою».

В этом было столько Любы и Александра Александ­

ровича!

Блок молчал, опустив глаза. На листках было напе­

чатано еще два или три стихотворения. Кажется,

«Приближается звук...», «Протекли за годами года...»,

«Пусть я и жил не любя...». Эти листки не сохранились

у меня: они пропали вместе с шуточным письмом и не­

мецким рецептом. Настроение всего вечера окрашивалось

цветом Любы. Мне ее тоже недоставало, и я рада была

ощутить хотя бы ее тень. Опять чудился запах «Розы

Коти» в комнате, где мы часто бывали все вместе, где

она смеялась своим искренним смехом.

Каждый час, проведенный с Блоком и его матерью,

вносил освежающую струю в мою жизнь. Здесь было

совсем по-другому, чем в других знакомых домах.

Мы не говорили о фронтах и не гадали о том, кто кого

победит. Если в разговоре Блока встречался мотив вой­

ны, он тотчас же углублялся в обобщения и как-то ста­

новился непохожим на жуткую злобу дня того времени.

Александр Александрович, разумеется, не мог и не хо­

тел отмахиваться от происходящей трагедии, но он не

жил деталями ее, а всегда смотрел в будущее, кото­

рое пугало его, пожалуй; еще больше. Последнее на­

чало проскальзывать все чаще и чаще с конца 1915

года.

В феврале, до спектакля студии, Н. П. уехал в Бе­

лосток, куда направили сформированную автомобильную

роту. Я поехала туда в начале марта и возвратилась в

Петербург осенью.

Тринадцатого октября у меня родился сын. Любовь

Дмитриевна согласилась быть крестной матерью. Первый

1/2 17*

483

мой выезд после болезни был к Блокам. С фронта при­

ехал на несколько дней Н. П. Любовь Дмитриевна за

шла к нам и пригласила к себе от имени Александра

Александровича. Помню, как я радовалась предстоящему

свиданию с Блоком, радовалась, что буду за «блоковской

чертой» — и станет необычно. Собралась всегдашняя наша

компания в небольшом количестве. Весь вечер Блок был

в чудном настроении. После чая мы перешли в кабинет.

Соловьев и, кажется, Кузмин стали играть в шахматы.

Кому-то вздумалось держать пари за одного из них

Александр Александрович немедленно принял участие и

вошел в азарт. Ему скоро надоело дожидаться конца

партии, и он предложил просто играть в чет или нечет,

открывая наудачу книгу на какой-нибудь странице.

Стали играть все. Меня нисколько не увлекала игра, но

мне нравилось смотреть на смеющееся, азартное лицо

Блока, который веселился, когда выигрывал и проигры­

вал, одинаково. В результате в проигрыше остался он

один, и все над ним потешались.

Мне было весело, как в былые времена на Лахтин-

ской и на Галерной. Я нисколько не подозревала, что

больше такой вечер не повторится никогда. Мы продол­

жали видеться с Блоком еще почти полтора года и, слу­

чалось, вели веселые разговоры, но уже не так.

Я уже упоминала о том, что Блок редактировал сти¬

хотворный отдел в «Журнале Доктора Дапертутто».

В первой книжке 1915 года напечатан «Голос из хора»

Как часто плачем, вы и я,

Над жалкой жизнию своей,

О, если б знали вы, друзья,

Холод и мрак грядущих дней!

С этих пор мрачные ноты все чаще встречаются и в

разговорах Блока. При свиданиях мы реже шутили и