Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

чем сам рассказывал. Никакого нытья я в нем не заметил.

Весь быт его был цел. На полках в порядке, как всегда,

лежала новые его книги, он с молодой ловкостью доставал

их с верхних полок. Я был счастлив, что встретил его жи­

вым и здоровым. И показался он мне живым, нашим, по

эту сторону огненной реки, расколовшей всех на два ла­

геря. Вспомнили все и всех. В нем была жадность по­

нять, увидеть, осязать новое, вложить персты в рану ре­

волюции и убедиться. Но когда я ему говорил о значении

«Двенадцати», о том, как эта поэма принята была на Кав­

казе, мне почудилось, что он не все знает об этой вещи,

синтезирующей всю его поэзию. В любимой форме арле­

кинады (Ванька, Петруха, Катька — Арлекин, Пьеро, Ко­

ломбина) он, до Октября 43, уловил его лозунги, правда,

в их внешней, стихийно-бунтарской форме, но все же уло­

вил и дал им оправдание, опять-таки, как и Клюев, в ста­

рой, церковной идее Христа, которому давно сам он ска­

зал: «Скорбеть я буду без тебя» 4 4 , — но уловил и

оправдал.

Для многих «Двенадцать» были более действенны, чем

для него самого. Усталой души Блока хватило только на

последний порыв. И за месяц своего пребывания в Петер­

бурге я скоро убедился, что первое впечатление о сохран­

ности его первоприродных сил было у меня преувеличено.

Вскоре я его увидел во всех позах его последней жизни:

341

на вечере его в Вольфиле 45, где он читал «Возмездие»

аудитории из дам и барышень, любивших в нем совсем не

то, куда он шел сокровенно; в палаццо «Всемирки» 46,

где он дендировал революцию вместе с ненавистным ему

Гумилевым; в канцеляриях и заседаниях. Был еще хоро­

ший момент, когда он пришел к Раскольниковым в Адми­

ралтейство, где жил также Рейснер, ученик его отца, по­

строившего социологическую систему в алгебраической

форме, где Лариса Рейснер, прошедшая всю Волгу и Пер­

сию с революционерами, была неодолимым агитатором,

где были немецкие товарищи, приехавшие на Коминтерн.

В этой среде Блок раскрылся необычайно глубоко. Лю­

бовь и уважение этих новых людей дали ему возможность

оценить петербургское литературное болото, которое затя­

нуло его с головой. Он опять был весел, молод, остроумен

и силен. Но наутро опять начиналась осада эстетов и ли­

тераторов и канцелярская скука. Его рвали на две части

новый мир и старый, причем к новому у пего не было

практически прямой дороги. Старое нагрузло на нем,

объявило его своим гением, своим Пушкиным — и заду­

шило. «Россия задушила меня, как свинья своего поро­

с е н к а » , — написал он кому-то перед смертью 47. Какая

Россия задушила его? Недостаточно отчетливо он понял

это, остался на перепутье в тот момент, когда нужно было

бесповоротно взять д о р о г у , — и задохнулся.

На моем вечере, в Думе, где я читал новые стихи, в

которых с обычным мне наскоком на будущее фиксиро­

вал в данность желаемое и требуемое, он очень взволно­

ванно говорил мне, что не все принимает, что я многого не

вижу и не знаю. Этот разговор продлился потом и в по­

следние дни перед моим отъездом дошел до разлада, прав­

да, не такого, какой у меня произошел с депутацией пе­

тербургской интеллигенции, возглавляемой Гумилевым,

но все же трещина ощутилась очень болезненно, и с этим

тяжелым впечатлением я и уехал, чтобы не увидеть Бло­

ка никогда больше. Но все же стоит он навсегда в моей

памяти не таким, каким погибнул, а таким, каким поги­

б а л , — недорожденным сыном новой России.

ГЕОРГИЙ ЧУЛКОВ

АЛЕКСАНДР БЛОК И ЕГО ВРЕМЯ

1

Имя Александра Блока я впервые услышал из уст

Анны Николаевны Шмидт, особы примечательной и за­

гадочной, чья судьба, как известно, была связана с

судьбою Владимира Соловьева. Встретился я с Анною

Николаевною Шмидт вот при каких обстоятельствах.

В 1903 году я жил поневоле в Нижнем-Новгороде. Ме­

ня вернули из Якутской области, но в столицах жить не

разрешили, и я без паспорта, под гласным надзором по­

лиции, жил в чужом городе, не зная, что с собою делать.

Я в это время писал с увлечением стихи. Стихи были

несовершенные по ф о р м е , — даже странно перечиты­

в а т ь , — а между тем в них была некая лирическая прав­

да, насколько лирика может быть правдивою. И вот

однажды ровно в полночь ко мне явилась незнакомая

старушка и объявила, что намерена прочесть мне сейчас

же, в эту ночь, свою рукопись — «Третий Завет». Она

тут же вытащила из большого сака, вышитого бисером,

несколько тетрадей и, между прочим, только что вышед­

шую тогда мою первую книжку стихов «Кремнистый

путь». Эта странная старушка была та самая А. Н. Шмидт,

чьи сочинения вместе с письмами к ней Владимира Со­

ловьева были опубликованы в 1916 году, т. е. спустя де­

сять лет после ее смерти (она умерла 7 марта 1905 года).

Анна Николаевна раскрыла мою книжку и указала

мне на три мои стихотворения — «О, медиума странный

взор...», «Я молюсь тебе, как солнцу, как сиянью дня...»

и, наконец, мое стихотворное переложение «Песни Песней».

— Это мне дает право требовать от вас вниматель­

ного отношения к моему «Третьему З а в е т у » , — сказала

она тихо и торжественно.

343

В самом деле, хотя я никогда лично не знал Влади­