страшась будто бы соблазна, требуя друг от друга «во
Имя», этим знанием «Имени», однако, не обладая.
В доме Мережковских был особого рода дух — я бы
сказал, сектантский, хотя они, конечно, всегда это отри
цали и, вероятно, отрицают и теперь. Но такова судьба
всех религиозных мечтателей, утративших связь с духов
ной метрополией. Иногда казалось, что Мережковский «ру
бит сплеча», но когда он, бывало, уличит какую-нибудь
модную литературную «особу» в тупеньком мещанстве
и крикнет, растягивая своеобразно гласные: «Ведь это
пошла-а-асть!», невольно хотелось пожать ему руку. Как
бы ни относиться к Мережковскому, но отрицать едва ли
возможно ценность его книг о Достоевском и Толстом и
особенно о Гоголе. А в то время эти книги были приняты
символистами, и в том числе Блоком, как события.
Мережковский с б
как сказал про себя В. В. Розанов: «Пусть я не талант
лив: тема-то моя гениальна!» 9
К историческому христианству предъявлены были
огромные неоплаченные векселя. Мережковский закри
чал, завопил, пожалуй, даже визгливо и нескладно, но с
совершенною искренностью, о правах «натуры и куль
туры», о том, что ведь должна же история иметь какой-
то смысл, если она тянется после Голгофы две тысячи
лет. Холодный, но честный пафос Мережковского и тон
кая, остроумная диалектика З. Н. Гиппиус гипнотически
действовали на некоторых тогда еще молодых, а ныне
уже вполне сложившихся людей, из коих некоторые по
кинули даже наш бренный мир.
Кружок Мережковских, где бывал и Блок по
стоянно, состоял из людей двух поколений — старшее
было представлено В. В. Розановым, H. М. Минским,
П. С. Соловьевой и др., младшее — А. В. Карташевым,
В. В. Успенским, Д. В. Философовым, А. А. Смирновым,
Е. П. Ивановым, Д. Н. Фридбергом, Леонидом Семеновым,
351
В. А. Пестовским (Пястом) и мн. др. Не все в равной
мере находились под влиянием Зинаиды Николаевны Гип
пиус и Дмитрия Сергеевича, но почти все были в них нем
ного «влюблены».
Полулежа на мягком диване и покуривая изящно
тоненькую душистую папироску, З. Н. Гиппиус чаровала
своих юных друзей философическими и психологическими
парадоксами, маня их воображение загадками и намека
ми. Несмотря на соблазнительность салонного стиля,
в этих беседах была значительность и глубина, и нет
ничего удивительного, что Блок был в сетях Мережков
ских — ускользал из этих сетей и вновь в них попадал.
Как же Мережковские относились к Блоку? В последнем,
декабрьском, нумере «Нового пути» за 1904 год появи
лась статья о книге поэта, подписанная буквою «X» 10.
Она, кажется, выражает довольно точно отношение к
Блоку обитателей дома Мурузи. «Автор стихов о Пре
красной Д а м е , — сказано было в с т а т ь е , — еще слишком
туманен, он — безверен: сама мистическая неопреде
ленность его недостаточно определенна; но там, где в
стихах его есть уклон к чистой эстетике и чистой мис
тике — стихи нехудожественны, неудачны, от них веет
смертью. Страшно, что те именно мертвее, в которых
автор самостоятельнее. Вся первая ч а с т ь , — посвященная
сплошь Прекрасной Д а м е , — гораздо лучше остальных
частей. А в ней чувствуется несомненное — если не под
ражание Вл. Соловьеву, не его в л и я н и е , — то все же тень
Вл. Соловьева. Стихи без Дамы — часто слабый, легкий
бред, точно призрачный кошмар, даже не страшный и не
очень неприятный, а просто едва существующий; та не
понятность, которую и не хочется понимать...»
Несправедливо было бы понять этот отзыв как прос
тое брюзжание «отцов» на «детей». В нем была действи
тельно честная требовательность, справедливое желание
подчинить туманную неопределенность какому-то выс
шему смыслу. И все же Мережковские «влюбились» в
Блока и каждый раз страдали от его «измен».
В салоне Мережковских беседы велись на темы «цер
ковь и культура», «язычество и христианство», «религия
и общественность». Тема политики в точном смысле стала
занимать Мережковских значительно позднее, когда у
них завязались противоестественные отношения с социа
листами-революционерами. Тогда Мережковские до этого
еще не дошли.
352
Центром внимания в доме Мережковских нередко был
В В. Розанов, впоследствии ими изгнанный из Религиоз
но-философского общества за политические убеждения и
юдофобство. А в то время Мережковский, провозгласив
ший Розанова гением, увивался вокруг него, восхищался
каждым его парадоксом. Я помню, в тот вечер, когда я
в первый раз увидел у Мережковских Розанова, этот
лукавый мистик поразил меня своею откровенностью.
В ответ на вопрос Мережковского: «Кто же, по-вашему,
был Христос?», Розанов, тряся коленкою и пуская слю
ну, просюсюкал: «Что ж! Сами догадайтесь! От него
ведь пошли все скорби и печали. Значит, дух тьмы...»
Юные поэты, окружавшие З. Н. Гиппиус, как пажи
королеву, говорили тихо, многозначительно, все чаяли
новых откровений и верили, что наступила эпоха «Треть
его Завета». Блок среди них был «свой» и «чужой», веч
но ускользающий — так же как и «Боря Бугаев» (Андрей
Белый), о чем хорошо рассказано в его воспоминаниях о
Блоке. Тут же бывал В. А. Тернавцев, тогда еще не писа
тель, однако влиявший весьма на мировоззрение Мережко