Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

С трудом шевелятся мозги.

Так негодует все, что сыто,

Тоскует сытость важных чрев:

Ведь опрокинуто корыто,

Встревожен их прогнивший хлев.

Теперь им выпал скудный жребий:

Их дом стоит неосвещен,

И жгут им слух — мольбы о хлебе

И красный смех чужих знамен.

Пусть доживут свой век п р и в ы ч н о . —

Нам жаль их сытость разрушать.

Лишь чистым детям неприлично

Их старой скуке подражать.

13*

355

В ту эпоху, однако, я был ближе к революции, чем

Блок. Правда, я никогда не был в партии, дорожа воль­

ностью лирика и скитальца, но связь моя с революцией

была реальна еще со студенческой скамьи, а Блок в

университете так был равнодушен к общественности, что

по рассеянности как-то даже скомпрометировал себя в

глазах товарищей во время студенческого движения. Мне

кажется, что именно на мою долю выпало «научить»

Блока «слушать музыку революции». Правда, впослед­

ствии мы стали различать разные мотивы в этой музыке

и иногда расходились в их оценках.

Впрочем, наше отношение к революции не всегда

могло удовлетворить трезвых политиков. Я помню паша

скитальчества с Блоком в белые петербургские ночи и

долгие беседы где-нибудь на скамейке Островов. В этих

беседах преобладали не «экономика», «статистика»,

не то, что называется «реальной политикой», а совсем

другие понятия и категории, выходящие за пределы так

называемой «действительности». Чудились иные голоса,

пела сама стихия, иные лица казались масками, а за

маревом внешней жизни мерещилось иное, таинственное

лицо. Вот в эти дни слагалась у меня в душе та,

по слову Вячеслава Иванова, одегетика 12, которую я на­

звал «мистическим анархизмом». Мои тогдашние мани­

фесты и брошюры (опубликованные после закрытия

«Вопросов жизни») вызвали, как известно, всеобщую

брань и насмешки. В самом деле, все эти тогдашние мои

публикации были весьма незрелы, неосторожны и само­

надеянны, но все же в них заключалась некоторая правда,

никем до меня не высказанная. Первоначально Блок по­

чувствовал эту правду, т. е. что «уж если бунтовать, так

бунтовать до конца», не останавливаясь на половине пути,

но потом — под влиянием всеобщей травли — смутился и

отступил. Это случилось спустя два года после первых на­

ших ночных бесед о «перманентной революции».

Все эти метаморфозы наших отношений в связи с те­

мою мистического анархизма читатель найдет в письмах

Блока ко мне. <...>

В это же время произошло мое духовное сближение

с Вячеславом Ивановым, который на своих знаменитых

«средах» на «Башне» (он жил в то время на Таврической

улице) объединял самых разнообразных людей, начиная

с Блока и кончая многими из теперь всему миру изве­

стных большевиков. Его концепция «неприятия мира»

356

встретилась с моим «мистическим анархизмом», и мы

в 1906 году под этим названием выпустили одну книгу

в издательстве «Факелы» 13. Три сборника «Факелов»

стали излюбленною мишенью для обстрела критиков

всех сортов и качеств. Яростнее всего восстали против

«Факелов» те, кому, казалось бы, менее всего надлежало

против них восставать. Тут уж было дело не в иде­

ях, а совсем в ином, о чем говорить сейчас невозможно,

да и впоследствии едва ли понадобится 14.

Помимо идей, параллельно с теорией, шла тогда весь­

ма сложная запутанная жизнь. Чувство «катастрофично­

сти» овладело поэтами с поистине изумительною, ничем

не преоборимою силою. Александр Блок воистину был

тогда персонификацией катастрофы. И в то время, как

я и Вячеслав Иванов, которому я чрезвычайно обязан,

не потеряли еще уверенности, что жизнь определяется

не только отрицанием, но и утверждением, у Блока

в душе не было ничего, кроме все более и более расту­

щего огромного «нет». Он уже тогда ничему не говорил

«да», ничего не утверждал, кроме слепой стихии, ей

одной отдаваясь и ничему не веря. Необыкновенно точ­

ный и аккуратный, безупречный в своих манерах и жиз­

ни, гордо-вежливый, загадочно-красивый, он был для

людей, близко его знавших, самым растревоженным,

измученным и в сущности — уже безумным человеком.

Блок уже тогда сжег свои корабли.

Великое свое отрицание Блок оправдал своими под­

линными страданиями. Размножившиеся тогда декаденты

в большинстве случаев из-за моды «эпатировали буржуа»,

и с их легкой руки до наших дней возникающие «школы»

продолжают свое легкомысленное занятие, даже не дога­

дываясь, какою ценою купили себе право на это отрица­

ние старшие декаденты.

2

Мои отношения с Блоком всегда были неровны. То

мы виделись с ним очень часто (однажды случилось,

что мы не расставались с ним трое суток, блуждая

и ночуя в окрестностях Петербурга), то нам не хотелось

смотреть друг на друга, трудно было вымолвить слово

и прислушаться к тому, что говорит собеседник. На то

были причины.

357

Иногда наши разногласия достигали какого-то преде­

ла и находили даже внешнее себе выражение. Эти оттал­

кивания случались именно около тех тем, которые каза­

лись каждому из нас самыми заветными. Таких «взры­

вов» в наших отношениях было три. Первый — это пись­

мо Блока о Соловьеве; второй — отречение Блока от

«мистического анархизма»; третий — спор наш об интел­

лигенции и народе.

Вот это последнее столкновение произошло в 1908 го­

ду по поводу доклада Блока «Интеллигенция и народ»,