уборе и черно-красном костюме. Мы подправляли грим,
перебрасываясь словами. В дверь стучали, появлялась
высокая фигура поэта.
Раздавалось звенящее: «А-а-а!» — приветствие Мунт.
Волохова молча улыбалась своей победной улыбкой. Блок
почтительно целовал руку у моих подруг, затем здоро
вался со мной, отчеканивая слова: «Здравствуйте, Вален
тина Петровна!» (Ударение делалось на первом слове.)
У этой фразы был неизменно задорный оттенок. Между
нами как бы произошло соглашение. При каждой встре
че посмотрим друг на друга быстрым, ускользающим
взглядом и потянется цепь смешных слов.
На генеральных репетициях и первых представлениях
Александр Александрович прежде всего высказывал свое
мнение о постановке, о нашей игре, затем уже шла бол
товня — вдохновенный вздор, как я это называла. Во
время рядовых спектаклей мы не говорили о пьесах и
вообще не вели никаких серьезных разговоров. При звуке
колокольчика спускались вниз. Александр Александрович
шел за нами и иногда оставался у двери, ведущей на
сцену, дожидаясь, когда кто-нибудь освободится. Тут
говорили шепотом; часто к нам присоединялся Мейер
хольд и другие актеры или кто-нибудь из художников.
414
Больше всего, особенно первое время, Блок говорил
со мной, и H. Н. Волохова даже думала, что он приходит
за кулисы главным образом ради Веригиной, но однаж
ды во время генеральной репетиции «Сестры Беатрисы»
она с изумлением узнала настоящую причину его частых
посещений.
Блок зашел, по обыкновению, к нам в уборную. Когда
кончился антракт, мы пошли проводить его до лестницы.
Он спустился вниз, Волохова осталась стоять наверху и
посмотрела ему вслед. Вдруг Александр Александрович
обернулся, сделал несколько нерешительных шагов к ней,
потом опять отпрянул и, наконец, поднявшись на первые
ступени лестницы, сказал смущенно и торжественно, что
теперь, сию минуту, он понял, что означало его пред
чувствие, его смятение последних месяцев. «Я только что
увидел это в ваших глазах, только сейчас осознал, что
это именно они и ничто другое заставляют меня прихо
дить в театр» 14.
Влюбленность Блока скоро стала очевидной для всех.
Каждое стихотворение, посвященное Волоховой, вызыва
ло острый интерес среди поэтов. Первые стихи ей он
написал по ее же просьбе. Она просто попросила дать
что-нибудь для чтения в концертах. 1 января 1907 года
поэт прислал Волоховой красные розы с новыми стиха
ми: «Я в дольний мир вошла, как в ложу. Театр взвол
нованный погас, и я одна лишь мрак тревожу живым
огнем крылатых глаз».
H. Н. была восхищена и вместе с тем смущена этими
строками, но, разумеется, никогда не решалась читать их
с эстрады. Вокруг выражения «крылатые глаза» между
поэтами возник спор: хорошо ли это, возможно ли глаза
называть крылатыми и т. д. Стихотворение обратило на
себя исключительное внимание потому, что оно явилось
разрешением смятенного состояния души, в котором на
ходился Блок, естественно очень интересовавший своих
собратьев. Этот интерес был перенесен теперь и на Во-
лохову.
Всякому, кто хорошо знал Наталью Николаевну,
должно быть понятно и не удивительно общее увлечение
ею в этот период. Она сочетала в себе тонкую, торжест
венную красоту, интересный ум и благородство харак
тера.
Разумеется, увлечение поэта не могло оставаться
тайной для его жены, но отнеслась она к этому необыч-
415
но. Она почувствовала, что он любит в Волоховой свою
музу данного периода. Стихи о «Незнакомке» предрекли
«Прекрасной Даме» появление соперницы, но, несмотря
на естественную в данном случае ревность, она отдавала
должное красоте и значительности Волоховой, к тому же,
может быть, и безотчетно знала, что сама непреходяща
для Блока. Действительно, близ Любови Дмитриевны он
остался до самого конца. Тут была не только литература,
а настоящая привязанность, большая человеческая лю
бовь и преклонение. В разговорах с нами о ней
Александр Александрович часто говорил: «Люба мудрая».
Не надо забывать, что она стала его первым увлечени
ем — «розовой девушкой, в которой была вся его сказ
ка» 15.
Вскоре после нашего знакомства Л. Д. Блок пригла
сила Волохову и меня к себе, и мы сделались частыми
гостями на Лахтинской, где тогда жили Блоки. Там
иногда мы встречали Анну Ивановну Менделееву, мать
Любови Дмитриевны, Марию Андреевну Бекетову, тетку
Блока, и Александру Андреевну. Существует мнение, что
у большинства выдающихся людей были незаурядные
матери, это мнение лишний раз подтверждается приме
ром Блока. Как-то Любовь Дмитриевна говорила мне:
«Александра Андреевна и Александр Александрович до
такой степени похожи друг на друга». Мне самой всегда
казалось, что многое в них было одинаковым: особая ма
нера речи, их суждения об окружающем, отношение к
различным явлениям жизни. Многое слишком серьезно,
даже болезненно принималось обоими. У сына и у мате
ри все чувства были чрезмерны — чрезмерной была у
Александры Андреевны и любовь к сыну, однако это
нисколько не мешало ей быть справедливым судьей его
стихов. Она умела тонко разбираться в творчестве Блока.
Свои произведения он читал ей первой и очень считался
с ее мнением. В конце сезона Александра Андреевна