Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 1

философов об изящном» (Козьма Прутков). Лет около

пятнадцати, в пору первых романтических грез, обнару­

жилось у Саши пристрастие к Ш е к с п и р у , — тогда началось

чтение монологов из «Гамлета» и «Отелло».

Весной 1897 года наступил важный момент в Саши­

ной жизни: поездка в Наугейм, встреча с К. М. С<адов-

ской> и первое увлечение. Саша сопровождал больную

мать и меня в Наугейм только для удовольствия. Ему

было тогда шестнадцать с половиной лет. Дорогой он

очень интересовался поездами и видами из окна. Нау-

гейм ему чрезвычайно понравился, он пришел в веселое

настроение и потешал нас своими словечками и шалов­

ливыми выходками. Помню один из первых вечеров, ко­

гда мы сидели на террасе какого-то большого отеля.

Метрдотель торжественно разрезал и подал нам очень

старую и жесткую курицу. Когда мы начали ее есть,

Саша сказал: «Das ist die älteste Petuchens Gemahlin»,

а потом значительным тоном добавил: «Nicht alles was

altes ist gut» *.

Сашины выдумки и дурачества сильно скрашивали

нашу довольно-таки скучную курортную жизнь. В Нау-

гейме было много людей с больными ногами и непра­

вильной походкой. Идя втроем на ванны или на музыку,

мы часто встречали одного и того же видного господина

с больной ногой. Пропустив его вперед и идя непосредст­

венно вслед за ним, Саша в точности перенимал всю его

повадку: несколько сгорбленную спину, манеру класть

руку за спину и походку с откидыванием правой ноги.

Это было так смешно, что мы с сестрой помирали со

смеху.

Но вся эта безмятежность исчезла с тех пор, как

явилась «она». Тут начались капризы, мрачность — сло-

* Это старшая супруга петуха... Не все, что старо, хорошо

( нем. ) .

51

вом, все атрибуты влюбленности, тем более что Сашина

мать была еще слишком молода и неопытна, чтобы от­

нестись к его роману с мудрым спокойствием, и ее тре­

вога действовала на Сашу. Капризы и мрачность его

проявлялись, конечно, по-детски. Помню, как он пришел

с вокзала, проводив свою красавицу. В руках у него бы­

ла роза, подаренная на прощанье. Он с расстроенным и

даже несколько театральным видом упал в кресло, за­

грустил и закрыл глаза рукой. Мы с матерью бросились

его развлекать и довольно скоро достигли цели 10.

В Россию мы возвратились превесело, не подозревая

о той беде, которая стряслась в наше отсутствие, так как

дедушкину болезнь от нас скрыли. В Шахматове ждала

нас печальная картина: вместо веселого бодрого дедушки,

неутомимо сопровождавшего внуков во всех их походах,

мы увидали беспомощного и жалкого старика в больнич­

ной обстановке. Самое трудное время уже миновало. Ко­

гда мы приехали, дедушка чувствовал себя несколько

лучше, и уход за ним был налажен. Болезнь деда не на¬

рушала, однако, жизни внуков. Они по-прежнему весели¬

лись, и никто их не останавливал. <...>

Вскоре после нашего возвращения из Наугейма сестра

Софья Андреевна уехала вместе с сыновьями за границу.

Мы остались одни. После отъезда братьев Саша впал в

романтическое настроение: он зачитывался «Ромео и

Джульеттой» и стал изучать монологи Ромео. Особенно

часто декламировал он монолог последнего акта в скле¬

пе: «О, недра смерти...» Желание играть охватило его с

необычайной силой. Ему было решительно все равно, пе­

ред кем декламировать, лишь бы было хоть подобие пуб¬

лики. Сохранилась следующая широковещательная афи­

ша, написанная Сашиной рукой в конце лета:

Сегодня, 8 августа 1897 года,

Артистом Частного Шахматовского театра будет произнесен

монолог

Р о м е о н а д м о г и л о й Д ж у л ь е т т ы

(На открытой сцене)

Сцена изображает часть кладбища в парке, предназ­

наченного для семейства Капулетти. Гробов не видно я

они предполагаются со стеклянными крышками, кроме

гроба Джульетты, который открыт. На заднем плане —

ограда кладбища. Сумерки.

52

В то время дедушку возили в кресле; он едва лепетал

и совершенно впал в детство, но, обожая Сашу, интере­

совался всем, что его касалось. Поэтому он присутствовал

при чтении монолога вместе со своим служителем. Боль­

ной дедушка со слугой, Сашина мать и я — вот и все

зрители. Монолог читался в саду, без костюма, никакой

декорации не было. Зрители разместились в аллее. Саша

встал на бугор над впадиной луга и, приняв отчаянную

позу, выразительно и красиво прочел монолог. Много раз

говорил он его потом уже без всякой афиши. <...>

В следующем зимнем сезоне, а именно 4 декабря

1897 года, был устроен в доме сестры Софьи Андреевны

спектакль, на котором разыгрывалась французская пьеса

Лябиша «La grammaire» («Грамматика») и «Спор грече­

ских философов об изящном». В первой пьесе Саша играл

роль тупоумного и одураченного президента академии, ко­

торому подсовывают черепки битой посуды, принимаемые

им за обломки подлинных римских ваз, а роль буржуа, до­

бивающегося места депутата, которому мешает плохое

правописание, играл Фероль. В пьесе участвовал еще

троюродный Сашин брат Недзвецкий, игравший лакея, и

его сестра Оля, игравшая дочь будущего депутата. Роль ее

жениха исполнял правовед младших классов Пелехин, а

лицо без речей, садовника, играл Сашин кузен Андрюша.

Для этого спектакля устроены были подмостки и за­

навес, пьесу обставили очень внимательно. Режиссером