Александр Блок в воспоминаниях современников

было, казалось бы, время и была возможность, за слова­

ми, земными и по-земному незначащими, услышать и

узнать от него что-то другое, самое нужное, главное; и

случалось — напряженное сердце бывало на грани этих

единственно нужных восприятий. Но слова обрывались;

взор как будто договаривал недоговоренное, а улыбка,

нежная и — теперь ясно для меня — всегда горестная,

призывала мириться с непостижимостью тайны, той тай­

ны, в которой и есть существо гения и в которую навеки

облеклась отныне благословенная тень покойного.

11 декабря 1921

В. И. СТРАЖЕВ

ВОСПОМИНАНИЯ О БЛОКЕ

Память капризна. Часто ей угодно хранить мимолет­

ное, случайное, какую-нибудь мелочь жизни, не сберегая

того, что неизмеримо нужнее и важнее. Досадуешь: по­

мнишь пустяки, забыл чуть ли не самое главное — и

боишься лукавой помощи мемуарного воображения, кото­

рое в правду подмешивает поэзию. Вот почему только

скупые крохи извлекаю я из своих воспоминаний о Блоке.

Не помню той первой минуты, когда я увидел Блока

при первой с ним встрече. Не помню, кто меня с ним по­

знакомил — осенью 1906 года, в П е т е р б у р г е , — в сутолоке

многолюдного вечера у издателей начавших выходить с

весны следующего года альманахов «Шиповник». Но

помню с неугасающей ясностью: вот он, Блок, сидит

почти против меня, по другую сторону длинного стола, за

которым жуют и пьют именитые и неименитые, громкие

и тихие поэты и прозаики — планеты, кометы и аэролиты

литературы тех лет. Помню: с какой-то безвольностью я

тянусь к нему, больше всего к нему, только, пожалуй, к

нему. По совести, мог бы я тогда признаться, что влюб­

ляюсь в него, то есть делю участь многих современников.

Все время я подглядываю Блока, украдкой слежу за его

сдержанными жестами, ловлю его слова, долетающие до

меня в шуме застольных разговоров. Мой сосед справа,

А. И. Куприн, трогает меня локтем и, указывая малоза­

метным движением руки на Блока, тихо спрашивает:

— Кто этот молодой человек?

— Б л о к . . . — так же тихо отвечаю я.

— Это Блок? — с каким-то неожиданным для меня

удивлением переспрашивает Куприн и, забывая про свою

тарелку, внимательно смотрит на Блока.

40

— Ага! И ты — тоже! — отзывается во мне (разуме­

ется, лишь смыслом этих слов).

За весь этот вечер мне довелось обменяться с Блоком

только несколькими фразами. На его вопрос, очень ли он

огорчил меня своей рецензией (в «Вопросах жизни») о

книжке моих юношеских стихов и рассказов, я смущенно

ответил, что очень надеюсь на то, что следующей своей

книжкой я заслужу с его стороны лучший отзыв. И он —

позднее — не обманул моей надежды.

Кто-то предложил, когда кончилось «столование», про­

сить Блока читать стихи... и, конечно, «Незнакомку», уже

прославленную жемчужину его стихов, впервые — и еще

недавно — просиявшую на «средах» у Вячеслава Ивано­

ва. И Блок читал.

На белом глянце изразцовой почки, занимавшей весь

угол комнаты, рельефно отчеканилась его фигура в стро­

гом изыске контуров. Он стал как будто выше, чем был

на самом деле. С заложенными позади руками, чуть за­

прокинув голову, стоял он, прислонившись спиной к печ­

ке, и, выжидая тишину, смотрел... смотрел, казалось, в

ту даль, куда улетало его лицо, где оживало творимое им

видение, о котором вот-вот зазвучат его стихи. И когда

застыла в комнате тишина, он начал:

По вечерам над ресторанами...

Читал он негромко, глуховатым голосом, укрощая ту

внутреннюю взволнованность, которая передавалась, по­

коряя слух не модуляциями голоса, а самим ритмом

льющейся строки.

...Ты право, пьяное чудовище!

Я знаю: истина в вине.

Кончил. Посмотрел вопрошающими глазами. По лицу

скользнула застенчивая улыбка, которую можно было по­

нять: «Ну, разве я виноват, что то, что я прочел, так хо­

рошо?»

Кто-то от удовольствия крякнул. Двое-трое зааплоди­

ровали. В шепоте и в глазах других было общее одобре­

ние. Блок оторвался от изразцов, слегка наклонился в

сторону сидевшего невдалеке на диване И. А. Бунина и

сказал почти с робостью ученика, облекая в нее изыскан­

ную и тонкую учтивость младшего к старшему, что ему

очень бы хотелось услышать мнение Ивана Алексеевича.

Бунин очень похвалил стихи 1 и заговорил о том, что

не может примириться с отходом от строгой классической

41

рифмовки в творчестве новых поэтов в сторону рифм при­

близительных и неточных, ведущих, по его мнению, к

звуковому обеднению стихов. Может быть, он «при­

дрался» к «дамами — шлагбаумами»... Мягко, но, видимо,

с полной убежденностью, пользуясь полувопросительными

фразами, Блок, ставший, как известно, одним из канони-

заторов неточной рифмы, стал защищать ее допустимость

и законность освобождения стиха от гнета точной рифмы.

Он сказал, что прежде всего он ценит в рифме ее орга­

ничность, ее смысловое содержание, и с мелькнувшей

улыбкой признался, что ему нравятся его органические

рифмы: «ресторанами — пьяными».

Здесь память моя потухает. Я не помню, что было еще

в тот вечер. Уходя, я уносил только одно впечатление —

от Блока. Как та, о которой было им сказано:

Вот явилась. Заслонила

Всех нарядных, всех п о д р у г , —