Читаем Александр Блок в воспоминаниях современников полностью

ким-то упоением отдававшийся вольной стихии.

В Териоках мы вместе со всей актерской компанией пи­

ли чай на просторной террасе «виллы Лепони», а затем там

же смотрели репетицию готовившейся новой постановки.

Днем Блок, Пяст и я пошли гулять через сосновый

парк к взморью, где белели паруса лодок и были рас­

киданы разбитые бурей кабинки.

152

— Вы з н а е т е , — говорил Ал. Ал., когда мы шли с ним

по хрустящему песчаному п л я ж у , — как это ни странно

для человека, выросшего среди русских равнин, но я без­

умно люблю море, ветер, бурю... Они будят во мне ка­

кие-то смутные предчувствия близких перемен. Манят и

привлекают, как неизвестная даль...

От всего нашего тогдашнего разговора у меня осталось

лишь общее впечатление большой взволнованности Блока

и его несколько лирически приподнятого состояния. Ве­

селый и кудрявый,

Он говорил со мной о счастьи 9

На непонятном языке... 6

И хотя мне во многом был неясен подземный ход его

мыслей, я невольно ощущал их свежесть и новизну.

Блок шел совсем рядом со мной в своем светлом ко­

стюме и широкополой шляпе, и я невольно любовался

скрытым ритмом его движений, его плавной походкой и

той свободой, с какой он владел своим мускулистым те­

лом. Было что-то радостное и певучее во всем его обли­

ке, и если бы я знал, что он пишет тогда «Розу и Крест»,

я, наверно бы, сопоставил образ самого поэта со светлы­

ми образами его героев.

Поздно вечером мы вернулись на дачу Лепони, чтобы

оттуда обратно ехать в Петербург. На станции пришлось

долго ждать поезда. С моря дул холодный, резкий ветер,

и мы основательно прозябли. После утомительной про­

гулки по свежему воздуху нам мучительно хотелось

спать. Попав в теплый вагон, мы сперва с трудом боро­

лись с одолевавшей нас дремотой, а затем, кое-как все

же переборов сонное настроение, затеяли какую-то весе­

лую игру. Ал. Ал. изощрялся больше всех, и его гром­

кий, заразительный хохот покрывал собой голоса осталь­

ных. В. подобные минуты бурной веселости Блок бывал

неузнаваем и своей безудержной резвостью становился

похож на ребенка. Его лицо, обычно напоминавшее собой

застывшую маску, мгновенно преображалось, и в холод­

ных, стальных глазах начинали бегать задорные огоньки.

Как мало людей, даже близко знавших Блока, видели

его таким. И как мало «веселый Блок» напоминал собой

канонизированный, загадочно красивый и «неживой» об­

раз модного поэта.

Когда мы подъехали к Петербургу, город был весь во

власти белой северной ночи. Дома и улицы — все было

153

подернуто прозрачной серебряной дымкой. И на фоне

этого волшебного марева еще четче выделялся черный

силуэт Блока, певца «Незнакомки». Что-то пушкинское,

петербургское чудилось в его облике, явственно мелькнув

передо мной в ту далекую июньскую ночь, и затем кану­

ло, чтоб уж никогда не возвращаться вновь.

* * *

Наступили страшные годы, в сумраке которых погас­

ли радужные мечты многих поколений. Сознание ужаса­

ющего провала между двумя революциями — 1905 и

1917 годов — обострилось к этому времени до такой сте­

пени, что, как казалось большинству тогдашней интел­

лигенции, исчезла всякая возможность для выхода из

образовавшегося тупика. Черная тень реакции и ее по­

стоянных спутников — тупости, уныния и безразличной

тоски — окутала собой всю жизнь. ,

Все мельчало, дробилось, тускнело, теряло ясность и

четкость очертаний.

Тем сильнее и ярче на этом бесцветном фоне вспыхи­

вали тогда огненные зарницы — предвестники новых гря­

дущих бурь и потрясений.

На смену недавнего кумира учащейся молодежи, мя­

тущейся и скорбной «Чайки» — Коммиссаржевской, при­

шел гордый и смелый «Сокол» — Горький.

Широкой волной уже катился по бескрайним родным

просторам потрясающий людские сердца шаляпинский го­

лос. И, словно вторя ему, откуда-то издалека впервые

прогремел грозный смех юного Маяковского.

Как великаны, возвышались они над толпой, и по их

могучему росту можно было судить об исполинском рос­

те всего народа.

В этой цепи горных кряжей величавая фигура Алек­

сандра Блока выделялась своей особенной, вызывающе-

дерзкой красотой.

И эта красота его духовного облика, и огневые строки

его стихов, сильно действуя на наше молодое поколение,

невольно вовлекали нас в поток новых глубоких

идей.

Наши прежние взгляды вступали в борьбу с новыми.

Произошла переоценка духовных ценностей, в процессе

которой, хотя и крайне медленно, нами изживался раз­

лагавший нас эстетизм.

154

Поэт Блок был нашим «мудрым вожатым» во все эти

тяжелые годы. И я не знаю, какой бы поистине траги­

ческий оборот приобрела наша судьба, если бы Блока

тогда не было с нами.

Столкнувшись с суровой действительностью, мы смог­

ли теперь оценить не только его огромное поэтическое

мастерство, но и зоркость его видения — удивительную

передачу им реального до осязаемости пейзажа петер­

бургских окраин, прозаических, будничных сцен городской

жизни и образов городской нищеты.

Этой новой для нас чертой своего поэтического даро­

вания Блок вовремя поддержал в нас любовь к «России

в целом» и ни с чем не сравнимой красоте «пышной и

бедной» 7 северной столицы.

Было нечто еще, что особенно сильно волновало нас

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии