Читаем Александр Блок в воспоминаниях современников полностью

кретной и осязаемой, его художественные образы приоб­

рели еще б ольшую выразительность, а язык — кристаль­

ную прозрачность и чистоту.

Восприняв Блока в эти предгрозовые дни в его «бит-

венном наряде», мы как бы заново для себя прочли мно­

гие из его прежних знакомых стихов, и я помню, что

особенно рьяно скандировались тогда:

Клинок мой дьяволом отточен

Вам на погибель, вам на зло!

Залог побед за мной упрочен

Неотразимо и светло... 11

Одновременно с чтением стихов Блока мы зачитыва­

лись тогда гершензоновской «Молодой Россией» и, меч­

тая о «полном преобразовании всей жизни», вслед за

Владимиром Печериным готовы были принести в жертву

все ради неизвестной цели, которая виднелась нам в «бу­

дущности туманной, сомнительной, но прелестной, но

сияющей блеском всех земных величий» 12.

Как по-разному нами затем осуществлялась эта «меч­

та», показало время. Важно то, что в момент нашего

вторичного острого соприкосновения с поэзией Блока мы

рассматривали ее тогда как «евангелие борьбы».

Все это давно кануло в прошлое, и если еще хоть

сколько-нибудь может интересовать в наши дни, то толь­

ко как далекий и слабый отзвук запоздалого русского

«абстрактного героизма». В моем личном общении с Бло­

ком отзвуки только что приведенных настроений части

тогдашней интеллигентской молодежи нашли затем не­

которое отражение в наших позднейших с ним длитель­

ных собеседованиях.

Произошло это вскоре, осенью того же года 13.

Как-то, подойдя на прерывистый телефонный звонок,

я услышал знакомый глухой голос Блока:

— Приходите, у меня есть к вам дело.

Блоки жили на Пряжке, на углу улицы Декабристов,

почти у самих «морских ворот Невы» 14, недалеко от

меня, и я в тот же вечер отправился к ним.

Дорога на Пряжку шла по набережной, и я, идя, лю­

бовался чудесным великолепием закатного неба, окра­

шенного кроваво-красным цветом вечерней зари. Мысль

о встрече с Блоком волновала меня, и я недоумевал, что

заставило его так неожиданно вспомнить обо мне.

158

Квартира Блоков помещалась в четвертом этаже боль­

шого серого дома. Ал. Ал., видимо, ждал меня и сам от­

крыл дверь. Курчавые волосы его заметно поредели, а

лицо слегка похудело, но в общем он посвежел, загорел

и окреп. Одет Блок был в коричневый френч с узкими

погонами и высокие сапоги. В военной форме, которая

значительно молодила его, я видел Блока впервые, и он,

очевидно заметив мое удивление, смущенно сказал:

— Вот, видите, и я, наконец, оказался годным, хотя

и к нестроевой службе... Государство крепко сжало меня

своими щупальцами, значит, я ему нужен. Был под Пин­

ском, но теперь, кажется, снова засяду в Петербурге.

Кабинет Блока, куда он провел меня, представлял со­

бой светлую и просторную комнату, поражавшую своей

праздничной чистотой. В нем все было прибрано, акку­

ратно расставлено по местам и лежало, не нарушая за­

веденного порядка.

Возле окна стоял большой письменный стол, а напро­

тив него, в глубине к о м н а т ы , — высокие книжные шкафы

красного дерева.

Кожаный диван и несколько кресел, простой, но удоб­

ной формы, дополняли собой в общем неприхотливую,

скромную обстановку.

На светлых стенах висело несколько оригиналов и хо­

роших копий с любимых Блоком вещей, в том числе ак­

варель Рейтерна «Жуковский на берегу Женевского озе­

ра», рисунок Н. Рериха к «Итальянским стихам», «Сало­

мея» Квентин Массиса и «Мадонна» Джиамбатисто Саль-

ви (Сассофератто), чем-то напоминавшая Любовь Дми­

триевну 15.

На смену багряному костру северного вечера спусти­

лись сиреневые сумерки, окутав все мягкими трепетными

тенями. Сквозь стекла бледных окон, выходивших на

Пряжку, виднелись

Ледяная рябь канала.

Аптека. Улица. Фонарь...

Ал. Ал. был во всем доме один, отчего пустынность

просторных, еле освещенных комнат приобретала еще бо­

лее нежилой и малоуютный вид.

Когда мы сели, Блок за стол, а я — напротив него,

Ал. Ал. сразу же заговорил о деле:

— Я просил вас зайти ко мне, так как больше меся­

ца занят литературным редактированием стенографиче-

159

ских отчетов Чрезвычайной комиссии 16. Работа эта

слишком велика по объему, и мне трудно с ней справить­

ся одному. Я уже пригласил Любовь Яковлевну Гуревич

и очень рассчитываю на вашу помощь. Мысль о пригла­

шении вас мне пришла давно, и я рад, что ее поддержа­

ли Давид Давидович (Гримм) и Любовь Дмитриевна.

Правда, работа носит временный характер, но ее преиму­

щество состоит в том, что вам придется иметь дело толь­

ко со мной.

Говоря это, Ал. Ал. подробно ознакомил меня с от­

редактированными стенограммами и предложил взять

что-либо «на пробу». Затем, продолжая начатый разговор,

он обстоятельно изложил свои взгляды на дело. Как по­

лагал Блок, основная задача предпринятой им работы

состояла в широком литературном освещении истори­

ческих фактов, приведших к гибели трехсотлетнего ре­

жима.

— Подобное историческое п о л о т н о , — говорил о б ­

основанное на материале тщательного допроса самих цар­

ских приспешников, смогло бы сыграть значительную

роль в будущем. Во всяком случае, лично я столкнулся

с таким ужасающим бесправием и такой омерзительной

гнусностью, о которых трудно подумать.

Как бы в подтверждение сказанного, Ал. Ал. тут же

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии