Читаем Александр Блок в воспоминаниях современников полностью

привел мне несколько ярких и убийственных примеров.

Говорил он скупо, без всяких литературных прикрас,

веским и деловым тоном. Но в его лаконичных эпитетах

сказывался большой художник, и перед моими глазами

внезапно возникла длинная галерея самых разнообраз­

ных типов, от таких матерых главарей, как Вырубова и

Распутин, и кончая бесконечной сворой всяческих жан­

дармов, сыщиков и провокаторов.

Ровный, спокойный голос Блока и холодная невозму­

тимость его строгого, неподвижного лица странно контра­

стировали с общим содержанием его речи.

То, что говорил он, не было, в сущности, обвинением.

Это напоминало скорее острую передачу какой-либо по­

становки «театра ужасов», где обыденное сплетается с

фантастическим и где одновременно выступают жалкие

простаки и самые отъявленные злодеи.

В комнате стало уже почти совсем темно, и мы с Бло­

ком едва различали друг друга.

Ал. Ал. поднялся, чтобы зажечь свет. Затем, сно­

ва вернувшись к письменному столу, он брезгливым

160

движением отодвинул лежавшую на нем стопку стено­

грамм и с негодованием произнес:

— Нет, вы только подумайте, что за мразь столько

лет правила Россией.

Постепенно наш разговор перешел на другие темы.

Вскоре вернулась Л. Д., и мы перешли в столовую,

где беседа приняла еще более общий характер. Когда я

собрался уходить, Блок крепко пожал мне руку.

— Ну, вот мы и договорились, жду вас на д н я х , —

сказал он, прощаясь.

Дверь захлопнулась. Свежий ночной воздух пахнул

мне в лицо. Я ничего не желал. Ни о чем не думал.

Я был счастлив, как никогда.

* * *

Спустя несколько дней я опять пришел к Блокам, но

Ал. Ал. на этот раз не было дома, и мне пришлось оста­

вить отредактированную стенограмму Л. Д.

Как потом выяснилось, Блоку очень понравилось то,

что я сделал, и это обстоятельство еще больше помогло

нашему дальнейшему сближению с ним.

На свою работу в Комиссии Блок смотрел как на ис­

полнение гражданского долга. Он старался привлечь к

ней самых близких ему людей — мать, жену, друзей:

Евг. Павл. Иванова, В. Пяста, В. Княжнина — и крайне

добросовестно относился к собственной редакторской

правке.

Как у редактора, у Блока были обширные планы на

будущее, и ему хотелось, чтобы свод всех показаний в

окончательном виде приобрел характер серьезного иссле­

дования. Ал. Ал. до мелочей продумывал, каков должен

быть подготовлявшийся к печати сводный отчет 17. Блока

интересовала форма, язык и тип издания. Особенно мно­

го внимания он уделял языку и требовал от остальных

редакторов, чтобы, выправляя стенограммы и сохраняя

стилистические особенности каждого отдельного показа­

ния, они боролись за чистоту русской речи, лаконичной,

спокойной, веской, понятной, но свободной от популяри-

заторства.

Материал для редактирования я получал всегда от

самого Блока и притом каждый раз с соответствующими

объяснениями. Ал. Ал. не только вводил меня в курс

того, что мне предстояло сделать, но, кроме того, делил-

6 А. Блок в восп. совр., т, 2 161

ся со мной обычно впечатлениями о допрашиваемых

лицах.

Работать с Блоком было не трудно, хотя требователь­

ность его была велика и распространялась даже на тех­

нику писания вплоть до почерка, каким редактор делал

правку. Я помню, какое удовольствие именно в этом

«каллиграфическом» отношении доставила Ал. Ал. одна

из наиболее опрятно отредактированных мною стено­

грамм.

Свой письменный стол, книги и бумаги Блок содер­

жал в безупречном порядке и чистоте. Оглядывая каби­

нет Блока, трудно было представить себе, что здесь про­

текает его работа. Всякое чужое вмешательство в эту ра­

боту было ему невыносимо, и пока он не доводил ее до

конца, он тщательно прятал ее от посторонних глаз.

Его одежда была всегда безукоризненно опрятна, ма­

неры неизменно вежливы. В писательском кругу Блок

держался особняком и казался пришельцем.

В каждом деле Ал. Ал. любил завершенность мастер­

ства, тонкость художественной отделки, артистичность ис­

полнения.

Ему претил дилетантизм. Когда Блоку не нравилась

чужая работа, он говорил об этом с жестокой откровен­

ностью, резкостью и колкостью. Тон его речи становился

при этом убийственно сух.

Но зато, если чья-либо работа нравилась ему, он

не скупился на похвалы, искренне радуясь чужому

успеху.

Председатель Комиссии Н. К. Муравьев, верный тра­

дициям старой адвокатуры, любил демонстрировать свое

уважение к писательству и писателям. Одно время он

поддерживал Блока, но отстаивать свои взгляды не умел.

Его «непротивление злу» сильно мешало Ал. Ал. в ре­

дакторской работе.

* * *

Блок был мало общителен. Но в силу многих благо­

приятных причин между ним и мной возникла на некото­

рое время близость. Ал. Ал. подолгу беседовал со мной

с глазу на глаз, и я оказался невольным свидетелем его

затаенных раздумий.

К сожалению, очень многие высказывания Блока вы­

пали из моей памяти, и только самая незначительная

162

часть их сохранилась в моих беглых записях того вре­

мени.

Встречаясь почти ежедневно с Ал. Ал., я имел воз­

можность наблюдать его не только в часы нашей со­

вместной работы, но и в часы отдыха.

Блок не любил говорить о литературе, но со мной бе­

седовал иногда и на литературные темы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии