Читаем Александр Блок в воспоминаниях современников полностью

вали Блоком, что он бросал работу и его начинала тер­

зать упорная мысль о своей якобы ненужности как

поэта.

— Писать стихи сейчас я не м о г у , — сказал он мне

к а к - т о , — не позволяет профессионализм. Ведь теперь пи­

шут одни только Сологубы, Настасьи Чеботаревские,

«Биржевка»... Больше никто не пишет и не будет писать

еще долго.

Лицо и движения Блока выражали крайнее волнение.

Он то ходил по комнате, то садился за письменный стол,

и речи его носили отрывочный характер.

Чувствовалось, что керенщина буквально разъедает

его. С каждым днем Ал. Ал. одолевала все большая уста­

лость. Он хандрил, замыкался в себе, всячески избегая

встреч с посторонними людьми.

— Мое окно выходит на запад, из него все в и д н о , —

не то грустно, не то шутя как-то заметил он мне и тут

же пожаловался на постоянно преследовавший его все

это время запах едкой гари.

Блоку казалось, что кругом все горит, рушится. По

ночам его мучили страшные кошмары.

Лицо его приобрело в эту пору пепельно-землистый

цвет, а под глазами и в углах рта набухли тяжелые

складки.

168

* * *

По мере того как развертывались политические собы­

тия, работа в Комиссии шла на убыль. Раскололось ос­

новное ядро ее членов, и начались обычные в таких слу­

чаях интриги. Что касается Блока, то его в эту пору

влекло уже к иным горизонтам и к иным временам 19.

Ал. Ал. радовала быстрота и внезапность совершав­

шихся перемен.

— Поэт ничего не должен иметь — так н а д о , — реши­

тельно возразил оп мне, когда я попытался высказать

ему свое сожаление по поводу гибели его шахматовской

библиотеки и семейного архива 20.

— Все прошлое уже о т о ш л о , — сказал Ал. Ал. в дру­

гой раз.

Усиленная работа изнуряла Блока, но потеря жизнен­

ной энергии, усталость и недомогание не могли убить

его веры в будущее.

С каждым днем я чувствовал, что Ал. Ал., все боль­

ше уходя в себя, копит силы для какой-то новой работы.

Что это за работа, я тогда не знал, а только смутно до­

гадывался о ней по его отрывочным замечаниям.

— Хоть я сейчас ничего не п и ш у , — говорил он м н е , —

но мысли идут, нить не прерывается.

— Я хорошо знаю, что надо писать, и буду писать.

И когда я снова вернусь к литературе, то продолжу на­

чатое в третьем томе, главное — тему «Новой Америки».

Вот и поэма также на очереди (Блок имел в виду не­

оконченное «Возмездие»). Все это, конечно, вопросы да­

лекого будущего. Так как эстетически мы еще очень

долго будем бедны. Что же, надо ждать. Быть может,

даже томительно долго. Но нельзя предупреждать со­

бытий.

* * *

Наши последние встречи с Блоком происходили в са­

мые тревожные дни, тотчас же вслед за провалом кор-

ниловской авантюры.

В Петрограде было уныло и пусто. Город жил очеред­

ными слухами о налетах немецких цеппелинов, в ожида­

нии которых каждую ночь по свинцовому петроградскому

небу блуждали лучи прожекторов.

169

Повсюду поднималась мощная волна стачек, и чем

больше нарастала ненависть к буржуазному правительст­

ву Керенского, тем настойчивее и определеннее раздава­

лись могучие возгласы: «Вся власть Советам».

Стояли ясные, холодные осенние дни, и порой, когда

город уставал от дневных забот, в его беспорядочной

жизни наступала короткая передышка, по тревожной ти­

шине напоминавшая затишье перед боем.

В отличие от большинства тогдашней хилой интелли­

генции, поддававшейся все большему смятению и нере­

шительности, Блок заметно ободрялся и оживал.

В своей выцветшей, поношенной, но всегда опрятной

и хорошо пригнанной гимнастерке он напоминал рядово­

го бойца, только что приехавшего с фронта.

Он сильно похудел. В углах рта залегла горечь. Рез­

ко очерченный профиль обострился. Но взгляд стал твер­

же, движения четче и определеннее, а в его речах по­

явились более мужественные, настойчивые ноты.

Основным импульсом жизни Блока в то время был

долг.

Повинуясь велениям долга, Блок исполнял свою ре­

дакторскую работу.

Слова «долг», «надо» стали все чаще встречаться те­

перь в блоковском лексиконе.

— Я знаю, мне надо... Вы забыли, что надо... — изо

дня в день твердил он с какой-то упрямой настойчи­

востью, за которой отчетливо чувствовалась непоколеби­

мая твердость вновь принятых им решений.

Он охотно и подолгу говорил со мной о зреющих но­

вых народных силах. Его любимой жизненной темой ста­

на тема о мировом будущем промышленной молодой

России.

— Россия не нищая. Россия — золото, у г о л ь , — него­

дующе бросил он мне как-то.

То, что говорил Блок, не заключало в себе особой но­

визны и часто напоминало мысли Герцена. Как Герцен,

Блок придавал огромное значение науке и той исклю­

чительной роли, которая принадлежит в будущем оте­

чественной индустрии. Но Блок необыкновенно худо­

жественно рисовал раскрывавшиеся перспективы и

отчетливо ощущал формы своего участия в новой

жизни.

170

* * *

Ал. Ал. не был политиком, но ему был присущ редкий

дар — чувство истории.

Как большой художник, он обладал абсолютным внут­

ренним слухом, счастливой способностью улавливать ма­

лейшие колебания событий. Эту способность Ал. Ал. на­

стойчиво развивал, чутко прислушиваясь к окружающему,

и постоянно связывал воедино самые разнородные факты.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии