Читаем Александр Блок в воспоминаниях современников полностью

Он искал их в политике, в повседневном быту, в технике

и научных открытиях, в спорте и в искусстве. Вот почему

все, что он писал даже в самые ранние годы, могло бы

иметь эпиграфом его же собственные слова: «Я слушал,

и я услыхал». Отсутствие этого внутреннего слуха у дру­

гих всегда угнетало Блока.

— Вы только представьте с е б е , — сказал он в одно из

наших последних с в и д а н и й , — встретился я только что с

О. 21 и в разговоре с ним упомянул, между прочим, что

народ против духовной культуры, которая дается ему как

подачка, а отсюда против значительной части прошлого.

О., обычно такой мягкий, вдруг рассердился на меня. Мне

всегда стыдно своих незаслуженных удач, стыдно потому,

что я принадлежу не к народу, которому все дается с тру­

дом, а к интеллигенции, которой все это достается легче.

* * *

Когда я приходил к Блокам, Ал. Ал. почти всегда бы­

вал один, и лишь изредка при наших беседах присутство­

вала Любовь Дмитриевна.

Из посторонних, и то в «именинные» дни, я встречал

у них Е. П. Иванова, В. А. Пяста и Г. И. Чулкова. Очень

часто бывали у Блоков его мать и тетка М. А. Бекетова.

Мне почему-то особенно запомнился день именин са­

мого Блока, 30 августа, когда Л. А. Дельмас прислала

цветы и Ал. Ал., сконфуженно читая ее письмо, старался,

но не мог скрыть своего смущения.

Весь этот день Блок, хоть и усталый от ночной рабо­

ты, был неузнаваем. Словно прежняя радость вернулась

к нему. Он подтрунивал над Любовью Дмитриевной и

очень мягко, в шутливой форме за что-то отчитывал «бед­

ного» Женю Иванова. Когда гости ушли, Ал. Ал. возоб­

новил уже ставший обычным для нас разговор, и я про­

сидел у него до позднего часа.

171

Основную мысль нашей тогдашней беседы Ал. Ал. за­

писал в своем дневнике, причем отметил в своей записи,

что надо обдумать то, о чем я говорил ему 22.

Наш разговор касался некоторых настроений тогдаш­

ней молодежи, напоминавших отчасти, как мне казалось,

настроения декабристской молодежи двадцатых годов

прошлого столетия. Я считал, что в формировании этих

настроений большую роль сыграла поэзия Блока, о чем

как-то и сказал ему. Мои слова вызвали в нем тревогу.

Сперва он как будто согласился со мной или, вернее, же­

лая до конца выслушать мои доводы, не высказывал

своего мнения открыто.

Но потом все-таки изложил свою точку зрения:

— Вы говорите, декабризм, романтика двадцатых го­

дов... Вот и Купреянов * указывал мне на то же. Но у

него это кастовое. А у вас? Пусть это, может быть, даже

и типично для коллективного портрета определенных кру­

гов... Все же, согласитесь сами, не слишком ли много

здесь беспочвенного эстетизма? И, наконец, разве в этом

состоит задача нашего времени? Нет, вы решительно не

правы, и я обязан возразить вам.

Приближалась ночь. Я хотел спать, но Ал. Ал. все

продолжал говорить, причем в его словах уже звучали

резко осуждающие нотки. Чувствовалось, что Блок твер­

до сознает свою личную ответственность и ему хочется

поэтому выговориться до конца.

Ссылка на Купреянова лишь подтверждала сказанное,

так как Ал. Ал. его весьма ценил, рано почувствовал в

нем подлинного художника и особенно внимательно при­

слушивался к его высказываниям о событиях, так как Куп¬

реянов в то время был на военной службе, а Блока осо­

бенно интересовали настроения именно в военных кругах.

Блок закурил, молча походил по комнате, а затем,

остановившись, продолжал:

— Людям моего поколения, пережившим в сознатель­

ном возрасте то, что пришлось пережить и вам, не за­

быть многого... А все эти «уходы» — но что иное, как же­

лание «забыться», закрывание глаз. И я думаю, нам сле­

довало бы, перестав «по-барски» мечтать, смело и открыто

взглянуть в глаза правде. Лично я уже не испытываю

* Купреянов Николай Николаевич, даровитый молодой худож­

ник, умерший в 1933 году. Блок был с ним в дальнем родстве (по

отцу), о чем, вероятно, не подозревал. ( Примеч. М. Бабенчикова. )

172

страха перед правдой и не боюсь торжества нового, так

как хорошо знаю, что это новое, вы увидите, будет

совершенно иным — не Романовым, не Пестелем, не

Пугачевым 23. Его создаст сам державный народ, един­

ственно способный обеспечить себе действительно светлое

будущее.

Весь этот ночной разговор настолько врезался в мою

память, что я, вернувшись домой, тотчас же бегло запи­

сал его.

На следующее утро, когда мы встретились с Блоком,

он заговорил со мной о совершенно посторонних вещах и

только раз, язвительно усмехнувшись, спросил:

— А вас не очень задела моя вчерашняя жестокость?

Прошло еще несколько дней, в течение которых, бесе­

дуя с Ал. Ал., мы не касались нашей, ставшей уже ос­

новной, темы.

Наконец, 4 сентября, в тот самый день, когда Блок за­

писал в своем дневнике: «Если что-нибудь вообще будет,

то и я удалюсь в жизнь, не частную, а «художническую»,

умудренный опытом и «пообтесанный», — я был снова у

Ал. Ал. Блок казался более утомленным, чем в предыду­

щие дни, но его все же тянуло к продолжению разговора.

— Ну, хорошо, декабризм, говорите в ы , — начал он

прерванную б е с е д у , — а вот шестидесятые — семидесятые

годы? Или вы их выкидываете совсем? Это большая ошиб­

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии