Читаем Александр Блок в воспоминаниях современников полностью

нел он душою и ждал иного. Мне не забыть светлого вос­

кресного дня, в кабинете на Офицерской, когда прочитал

он стихи, которыми начинается «Седое утро»: «Будьте ж

довольны жизнью с в о е й , — тише воды, ниже тра­

вы...» 17 — глухо и угрожающе, подавляя волнение, про­

износил он, и когда, пораженный безысходностью отчая­

ния этих строк, я выразил изумление, он пояснил, помол­

чав: «Тут отступление на заранее подготовленные пози­

ции...»

С той поры, при каждом свидании — на Офицерской,

у меня дома и во время частых прогулок по окраинам

Петроградской стороны, где в 1915—1916 годы любил

бродить А. А., беседа неизменно начиналась «о России».

Признаки упадка, ставшие для меня очевидными, встре­

чали со стороны А. А. то безличное отношение, которое

на первый взгляд казалось «нигилистическим» и за кото­

рым чувствовалась безграничная, жестоко подавляемая

жалость и упорная вера в неизбежность единственного,

крестного пути. Построения прогрессивных умов и вся

психика входившей тогда в силу интеллигенции были глу­

боко чужды А. А.; помню, с интересом и сочувствием

слушал он на прогулках мои полушуточные стихи на эти

темы и скорбел о невозможности их напечатать 18. Рез­

кое несходство наших взглядов на некоторые вопросы те­

ряло свою остроту. Более понимающего собеседника я не

встречал. Аргументация Блока основывалась на общности

чувств; доводы, смутные по форме, извлекались с каким-

то творческим напряжением из глубины того же чувства

и, будучи для логики отнюдь не убедительными, открыва­

ли новые области восприятия и понимания.

Петроградская сторона была в то время излюбленным

местом прогулок Блока. Часто встречал я его в саду На­

родного дома; на широкой утоптанной площадке, в толпе,

видится мне его крупная фигура, с крепкими плечами, с

откинутой головой, с рукою, заложенной из-под отстегну­

того летнего пальто в карман пиджака. Ясно улыбаясь,

смотрит он мне в глаза и передает какое-либо последнее

впечатление — что-нибудь из виденного тут же, в

23

саду 19. Ходим между «аттракционами»; А. А. прислуши­

вается к разговорам. «А вы можете заговорить на улице,

в толпе, с незнакомыми, с соседями по очереди?» — спро­

сил он меня однажды и не без гордости добавил, что ему

это в последнее время удается.

Тут, в Народном доме, убедился я как-то, что физиче­

ская сила А. А. соответствует его внешности. Подойдя к

пружинным автоматам, стали мы пробовать силу. Когда-

то я немало упражнялся с тяжестями и был уверен в

своем превосходстве; но А. А. свободно, без всякого на­

пряжения, вытянул двумя руками груз значительно боль­

ше моего. Тут же поведал он мне о своем интересе к

спорту и, в частности, о пристрастии к американским го­

рам. Физическою силой и физическим здоровьем наделен

он был в избытке и жаловался, как-то, на чрезмерность

этих благ, его тяготящую.

Заходя по вечерам в кафе Филиппова на углу Боль­

шого пр. и Ропшинской ул., нередко встречал я там за

столиком А. А. Незатейливая обстановка этого уголка

привлекала его почему-то, и он, вглядываясь в публику

и прислушиваясь к разговорам, подолгу просиживал за

стаканом морса. «Я ведь знаю по имени каждую из при­

служивающих девиц и о каждой могу рассказать много

п о д р о б н о с т е й , — сказал он мне о д н а ж д ы . — Интересно».

Посидев в кафе, ходили мы вместе по Петроградской сто­

роне, и, случалось, до поздней ночи. Запомнился мне теп­

лый летний вечер, длинная аллея Петровского острова,

бесшумно пронесшийся мотор. «Вот из такого, промельк­

нувшего когда-то мотора вышли «Шаги К о м а н д о р а » , —

сказал А. А. — И два варианта» («С мирной жизнью по­

кончены счеты...» и «Седые сумерки легли...»). И приба­

вил, помолчав: «Только слово мотор н е х о р о ш о , — так ведь

говорить неправильно» 20.

Жизнь, неотступная, предъявила свои требования и к

Блоку. Уже за несколько дней до призыва сверстников —

ратников ополчения, родившихся в 1880 году, А. А. на­

чал волноваться и строить планы, ничего, впрочем, не

предпринимая. Со мною он делился опасениями, и я, с

жестокостью и требовательностью человека, поклоня­

ющегося, в лице Блока, воплощенному величию, предла­

гал ему единственное, что казалось мне его достойным:

идти в строй и отнюдь не «устраиваться». Возражения

А. А. были детски беспомощны и не обоснованы, как у

других, принципиально... «Ведь можно заразиться, лежа

24

вповалку, питаясь из общего котла... ведь грязь, условия

ужасные... Я мог бы устроиться в *** дивизии, где у

меня родственник, но... не знаю, стоит ли» 21. Так дли­

лось несколько дней, и настал срок решиться.

«Мне легче было бы телом своим защитить вас от

пули, чем помогать вам у с т р а и в а т ь с я » , — полушутя, полу­

серьезно говорил я А. А. «Видно, так н у ж н о , — возражал

о н . — Я все-таки кровно связан с интеллигенцией, а интел­

лигенция всегда была «в нетях». Уж если я не пошел в

революцию, то на войну и подавно идти не стоит».

Я познакомил А. А. с инженером К<лассеном>, видным

деятелем Союза Земств и Городов по организации инже­

нерных дружин, и в последний момент А. А., за невоз­

можностью подыскать что-либо более подходящее, был

зачислен в табельщики и направлен на фронт.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии