нел он душою и ждал иного. Мне не забыть светлого вос
кресного дня, в кабинете на Офицерской, когда прочитал
он стихи, которыми начинается «Седое утро»: «Будьте ж
довольны жизнью с в о е й , — тише воды, ниже тра
вы...» 17 — глухо и угрожающе, подавляя волнение, про
износил он, и когда, пораженный безысходностью отчая
ния этих строк, я выразил изумление, он пояснил, помол
чав: «Тут отступление на заранее подготовленные пози
ции...»
С той поры, при каждом свидании — на Офицерской,
у меня дома и во время частых прогулок по окраинам
Петроградской стороны, где в 1915—1916 годы любил
бродить А. А., беседа неизменно начиналась «о России».
Признаки упадка, ставшие для меня очевидными, встре
чали со стороны А. А. то безличное отношение, которое
на первый взгляд казалось «нигилистическим» и за кото
рым чувствовалась безграничная, жестоко подавляемая
жалость и упорная вера в неизбежность единственного,
крестного пути. Построения прогрессивных умов и вся
психика входившей тогда в силу интеллигенции были глу
боко чужды А. А.; помню, с интересом и сочувствием
слушал он на прогулках мои полушуточные стихи на эти
темы и скорбел о невозможности их напечатать 18. Рез
кое несходство наших взглядов на некоторые вопросы те
ряло свою остроту. Более понимающего собеседника я не
встречал. Аргументация Блока основывалась на общности
чувств; доводы, смутные по форме, извлекались с каким-
то творческим напряжением из глубины того же чувства
и, будучи для логики отнюдь не убедительными, открыва
ли новые области восприятия и понимания.
Петроградская сторона была в то время излюбленным
местом прогулок Блока. Часто встречал я его в саду На
родного дома; на широкой утоптанной площадке, в толпе,
видится мне его крупная фигура, с крепкими плечами, с
откинутой головой, с рукою, заложенной из-под отстегну
того летнего пальто в карман пиджака. Ясно улыбаясь,
смотрит он мне в глаза и передает какое-либо последнее
впечатление — что-нибудь из виденного тут же, в
23
саду 19. Ходим между «аттракционами»; А. А. прислуши
вается к разговорам. «А вы можете заговорить на улице,
в толпе, с незнакомыми, с соседями по очереди?» — спро
сил он меня однажды и не без гордости добавил, что ему
это в последнее время удается.
Тут, в Народном доме, убедился я как-то, что физиче
ская сила А. А. соответствует его внешности. Подойдя к
пружинным автоматам, стали мы пробовать силу. Когда-
то я немало упражнялся с тяжестями и был уверен в
своем превосходстве; но А. А. свободно, без всякого на
пряжения, вытянул двумя руками груз значительно боль
ше моего. Тут же поведал он мне о своем интересе к
спорту и, в частности, о пристрастии к американским го
рам. Физическою силой и физическим здоровьем наделен
он был в избытке и жаловался, как-то, на чрезмерность
этих благ, его тяготящую.
Заходя по вечерам в кафе Филиппова на углу Боль
шого пр. и Ропшинской ул., нередко встречал я там за
столиком А. А. Незатейливая обстановка этого уголка
привлекала его почему-то, и он, вглядываясь в публику
и прислушиваясь к разговорам, подолгу просиживал за
стаканом морса. «Я ведь знаю по имени каждую из при
служивающих девиц и о каждой могу рассказать много
п о д р о б н о с т е й , — сказал он мне о д н а ж д ы . — Интересно».
Посидев в кафе, ходили мы вместе по Петроградской сто
роне, и, случалось, до поздней ночи. Запомнился мне теп
лый летний вечер, длинная аллея Петровского острова,
бесшумно пронесшийся мотор. «Вот из такого, промельк
нувшего когда-то мотора вышли «Шаги К о м а н д о р а » , —
сказал А. А. — И два варианта» («С мирной жизнью по
кончены счеты...» и «Седые сумерки легли...»). И приба
вил, помолчав: «Только слово
говорить неправильно» 20.
Жизнь, неотступная, предъявила свои требования и к
Блоку. Уже за несколько дней до призыва сверстников —
ратников ополчения, родившихся в 1880 году, А. А. на
чал волноваться и строить планы, ничего, впрочем, не
предпринимая. Со мною он делился опасениями, и я, с
жестокостью и требовательностью человека, поклоня
ющегося, в лице Блока, воплощенному величию, предла
гал ему единственное, что казалось мне его достойным:
идти в строй и отнюдь не «устраиваться». Возражения
А. А. были детски беспомощны и не обоснованы, как у
других, принципиально... «Ведь можно заразиться, лежа
24
вповалку, питаясь из общего котла... ведь грязь, условия
ужасные... Я мог бы устроиться в *** дивизии, где у
меня родственник, но... не знаю, стоит ли» 21. Так дли
лось несколько дней, и настал срок решиться.
«Мне легче было бы телом своим защитить вас от
пули, чем помогать вам у с т р а и в а т ь с я » , — полушутя, полу
серьезно говорил я А. А. «Видно, так н у ж н о , — возражал
о н . — Я все-таки кровно связан с интеллигенцией, а интел
лигенция всегда была «в нетях». Уж если я не пошел в
революцию, то на войну и подавно идти не стоит».
Я познакомил А. А. с инженером К<лассеном>, видным
деятелем Союза Земств и Городов по организации инже
нерных дружин, и в последний момент А. А., за невоз
можностью подыскать что-либо более подходящее, был
зачислен в табельщики и направлен на фронт.