Александр Блок в воспоминаниях современников

хранимых мною писем делового свойства, посвященных

переводам Гейне, является живым свидетельством редак­

торской заботливости Блока.

Нельзя не подивиться и той чисто внешней аккурат­

ности, которою облекал он будничный литературный труд.

С чувством смущения вспоминаю, как, сдав А. А. груду

наскоро сложенных листов, получал я их тщательно

сброшюрованными рукою А. А., снабженными необхо­

димыми пометками, перенумерованными и приведенными

в полную типографскую годность.

Становится до конца понятною поговорка об аккурат­

ности — вежливости королей, когда думаешь об А. А.

Не знаю случая, когда бы обращение к нему, письменное

или устное, делового или личного свойства, осталось без

ответа, точного и исчерпывающего. «Забывать» он не

умел; но, не полагаясь на поразительную свою память,

заносил в записную книжку все, что требовало исполне­

ния. В обстановке работы соблюдал порядок совершен­

нейший. Помню, как удивился я, когда, весною 1921 года,

говоря со мною о моих стихах, открыл А. А. ящик шка­

па и достал оттуда тщательно перевязанный пакет, по­

меченный моей фамилией; в пакете оказались, подобран­

ные в хронологическом порядке, все мои письма и сти­

хи, когда-либо посылавшиеся А. А., от начала нашего

знакомства. Не без чувства удовлетворения пояснил он,

что такого порядка держится в отношении всех своих

корреспондентов и что порядок этот сберегает много вре­

мени и труда. Наблюдал я в А. А. и высшее проявление

аккуратности, когда свойство это, теряя свой целевой

смысл, становится как бы стихиею человеческого духа.

В 1921 году, в дни, когда денежные знаки мелкого до­

стоинства обесценились окончательно и в буквальном

смысле слова валялись под ногами, вынул он однажды,

расплачиваясь, бумажник и, получив пятнадцать руб.

сдачи, неторопливо уложил эту бумажку в назначенное

ей отделение, рядом с еще более мелкими знаками.

Труд, затраченный на эту операцию, во много крат пре­

вышал ценность денег; это знал, конечно, А. А., но, вер­

ный себе, не расценивал своего труда.

Весною 1920 года А. А. стал во главе образовавшего­

ся в Петербурге отделения Всероссийского союза поэтов.

Отвлекаемый разнообразными обязанностями и делами

30

общественного и литературного характера, он все же не­

мало времени уделял, поначалу, новой художественно-

профессиональной организации; дав Союзу свое имя как

председатель, он добросовестнейшим образом пытался

выполнять председательские обязанности: посещал засе­

дания, измышлял способы материального обеспечения

членов Союза, организовывал вечера и в качестве ря­

дового члена выступал как на этих вечерах, так и в

частных собраниях Союза. Однако ни имя Блока, ни

труды его не сообщили Союзу единства, не спаяли в

одно целое разнообразного состава членов; невозмож­

ность творческой работы, обусловленная рядом сложных

причин, чувствовалась слишком явно, и к концу года

А. А., тяготясь доставшейся ему задачей, высказывался

за ненужность Союза и пытался отказаться от председа­

тельской должности. Торжественная депутация, в составе

почти всех членов Союза, во главе с покойным Н. С. Гу­

милевым, прибыла на квартиру к А. А. и почти силою

вынудила у него согласие на дальнейшую деятельность.

А месяца через два-три случайное, наскоро собранное

собрание поэтов большинством пяти голосов против че­

тырех переизбрало президиум и забаллотировало Бло­

к а , — факт, ни в малой степени, конечно, не обидный для

памяти А. А., но показательный для нашего времени.

А. А. принял известие о низложении своем «безлично»,

хотя отнюдь не равнодушно. «Так л у ч ш е » , — сказал он.

Близкие ему люди из состава Союза не сочли нужным,

из уважения к А. А., добиваться отмены импровизирован­

ных выборов, а Союз, освободившись от нравственного

воздействия возглавлявшего его имени, покатился по

уклону и в недавнем времени ликвидировал свои дела,

породив жизнеспособное кафе 31.

1917—1921 годы вывели Блока как поэта из его

творческого уединения, и тысячи людей пересмотрели и

прослушали его с высоты эстрады. Впервые после рево­

люции выступил он в Тенишевском зале, весною 1917 го­

да, а затем неоднократно появлялся на эстраде перед

публикою, вплоть до последнего своего в Петербурге вы­

ступления — в Малом театре 32. Готовясь к чтению, неза­

долго до выхода, начинал он проявлять признаки волне­

ния, сосредоточивался, не вступал в разговоры и ходил по

комнате; потом быстро выходил на эстраду, неизменно

31

суровый и насторожившийся. Не я один поражен был, на

вечере в Тенишевском зале, подбором стихов, исключи­

тельно зловещих, и тоном голоса, сумрачным до гневности.

«О России, о России!» — кричали ему из публики, после

стихов из цикла «Пляски смерти». «Это всё — о России!»

почти гневно отвечал он.

Здесь уместно будет припомнить, хотя бы кратко,

суждения А. А. о поэзии и о поэтах, какие мне довелось

слышать от него в разное время и по разным поводам.

Сколько-нибудь длительных бесед на темы литературные

А. А. избегал — отзывы его носили характер отрывочный

и, за редкими исключениями, бесстрастный. Плененности

чужим творчеством я не наблюдал в н е м , — может быть,

потому, что познакомился с ним в годы, когда известные