Александр Градский. Гранд российской музыки

Ведь может так получиться, что я помешаю человеку выживать, назовем это так. Это не очень корректно, и со временем я перестал называть фамилии. Я могу намеками говорить, почти все понимают, что я имею в виду, но я перестал называть имена где-то лет 15 назад, даже больше. И мне кажется, что я правильно делаю, потому что человек умеет только так – и больше никак. Я могу сказать, что он поет плохо, но не буду хамить.

– А настоящие рокеры должны пить прямо на сцене, падать, разбивать гитары?

– Нет, я не терплю ни наркотиков, ни алкоголя на сцене, считаю, что это просто вредит профессии. Я потом начинаю это слушать. Может быть, энергетика во время концерта была между исполнителем и зрителем, но потом, когда концерт превращается в звукозапись, разница видна. Это не прокатывает. Можно сколько угодно выпендриваться, рассказывать: «Да мы тут напились пива и стали записывать» – пусть не рассказывают. Пускай попробуют в студии Abbey Road выпить коньяку и потом петь, даже если ты Маккартни. У тебя не получится хорошо, просто не выйдет. Поэтому можно врать, сколько хочешь, но студийная работа это исключает. А на концерте возможно, концерт все-таки хэппенинг, шоу, – там можно себе позволить все что угодно, кому угодно, только не мне.

– Многие ваши поклонники не успели увидеть маэстро с рок-группой. Может быть, Градский предпримет когда-нибудь реконструкцию хотя бы разок в «Градском Холле», чтобы мы узрели рок Градского?

– Была такая идея, но один барабанщик, который с нами всегда играл, живет в Америке и очень редко может приезжать. Второй барабанщик, Володя Васильков, – основной наш барабанщик, с которым было очень много записано произведений, ушел из жизни. У меня была идея собрать самый первый состав. Первый состав – это были Саша Буйнов, Юра Шахназаров и Володя Полонский. Но Полонский тоже ушел из жизни. Получается, для собирания старого состава у нас нет барабанщика. Это невозможно, к сожалению.

– Бывали случаи, что вам друзья или коллеги дарили диски, а вы их даже не слушали, потому что вы уже знали, что там будет?

– У меня не так много друзей, которые мне дарят диски, я их все слушаю. Андрюша Макаревич дарит диски, потом… я не буду всех перечислять, это человек десять-двенадцать примерно.

И есть ребята, которые не являются моими знакомыми и близкими, они мне иногда дают свои пластинки, я их слушаю. Потом, мне присылают очень много записей на почту (и мою, и театра) молодые люди, которые пытаются себя найти как-то, а иногда и люди в возрасте, которые думают, что их произведения мне будут интересны или будут интересны солистам театра. У нас есть такая форма, скажем так, общения с начинающими композиторами или с людьми, которые просто по возрасту не смогли сделать карьеру, но они пишут, они хотят самовыразиться. Я прослушиваю буквально все: если это совсем плохо – выключаю после минуты, если это что-то талантливое, то можно прослушать и целиком. Во всяком случае, за все это время, случайным образом одна вещь попала в репертуар нашего театра. И Валя Бирюкова – солистка театра, которая работала в моей команде на одном из сезонов «Голоса», эту песню уже сделала.

– Вы легенда, пример для целого поколения… А лично у вас был когда-нибудь пример для подражания?

– Для подражания – нет, а для восхищения – да. И это не один человек, их очень много… По крайней мере, Beatles… У меня классическое образование, и я не мог обойтись без восхищения людьми, которые в вокале достигли серьезных высот, это касается и инструментальной музыки, и композиторского творчества. Это много имен, очень много, и каждый из мастеров на меня оказывал влияние. Я подражать-то не подражал, но стремился в какой-то степени соответствовать профессии.

– А вы с ними знакомы?

– Клавдия Ивановна Шульженко, которую я очень любил и люблю, она работала в моем концерте с номером в городе Куйбышев. Мы с ней играли три дня по три моих сольных концерта во Дворце спорта. Блестяще она работала: я, открыв рот от восхищения, слушал ее три песни все девять раз, и мы пообщались немножко. А так, практически… С Ростроповичем я был знаком, встречался с ним, но никогда не сотрудничал, ничего не было. Я был в очень хороших отношениях, не в товарищеских, а, скажем так, в человеческих, со Шнитке.