Александр I, Мария Павловна, Елизавета Алексеевна: Переписка из трех углов (1804–1826). Дневник [Марии Павловны] 1805–1808 годов

[…] Имп[ератор] вчера мне сказал, что земли Фульды[1001] будут отданы Веймарскому дому, это может дать вполне реальные преимущества и станет истинным приобретением для Дома, который никогда данными землями не обладал; Имп[ератор] хочет уладить все наиболее выгодным для меня образом, назначив Фульду моей резиденцией, что будет в моем положении неоценимым преимуществом, вновь связав меня тем самым с Отчизной и с Имп[ератором], и облегчит возможность передвижения, которую я до сих пор в полной мере не имела. Принц очень желает, чтобы это свершилось, он хочет, чтобы мы обосновались там по крайней мере на несколько месяцев в году, и просил меня поговорить на этот предмет с Имп[ератором]: и поскольку я всегда была против того, чтобы мы участвовали в разделе Саксонии[1002], дабы получить назад то, что когда-то принадлежало Эрнестинской ветви[1003], в особенности в тот момент, когда, по всей видимости, Альбертинская ветвь рискует потерять все, и поскольку земли Фульды никому не принадлежат, хотя Оранский дом, который получил их в качестве контрибуции, вошел ныне во владения Голландии[1004], и поскольку Пр[инц] – Епископ Фульды[1005] недавно скончался, и поскольку нежелательно, чтобы Бавария получила эти земли, которые она так страстно жаждет, дабы обеспечить выход к Рейну, а Пруссия желает это предотвратить, благосклонно относясь к пожеланиям Герцога

[1006], то мне кажется, что мы должны указать на все это Имп[ератору], что я и сделала, представив ему дело во всех подробностях и сказав Ему, чтобы Он со всей серьезностью рассмотрел предложение; но что если Он даст на то Свое согласие, то я надеюсь, что даст понять при этом и заинтересованность в этом деле России, взяв его под русскую протекцию; – говорят также, что Эрфурт и окружающие его земли отойдут Герцогу[1007], но этого от Самого Имп[ератора] я не слышала; – надеюсь, Матушка, что Вы соблаговолите каким-либо образом выразить Ваше мнение по этому делу, которое на самом деле еще не решено и детали которого я прошу Вас не передавать никому, все будет зависеть от важных решений, которые еще не приняты; – я имела редкое счастье адресоваться по этому поводу лишь к Братцу, не желая говорить о том ни слова никому другому, но лишь Ему и тем Лицам, которым вверены данные дела, то есть Нессельроде, Разумовскому, Штакельбергу. – Соблаговолите, любезная Маменька, высказать Ваше искреннее мнение по этому вопросу […]

[Вена, 29 ноября 1814 года.]

[…] Сегодня утром, любезная Маменька, я была на большом концерте Бетховена, в редутном зале[1008] здешнего Замка: – здесь есть обычай давать концерты по утрам. Этот концерт был прекрасен, и публика многочисленна […]

[Вена, 12 декабря 1814 года.]

[…] Князь Меттерних пригласил нас провести вечер у него; – я давала большой обед австрийской свите, которой хотела оказать знак уважения, а также нескольким своим соотечественникам […]

[Вена, 13 декабря 1814 года.]

[…] Братец, недовольный нотой, только что выдвинутой, вчера вечером не был у Кн[язя] Меттерниха, но велел Имп[ератрице] Елизавете и нам туда пойти; – поверите ли Вы, любезная Матушка, что вечер начался с игры в passe-passe[1009] и завершился самым настоящим балом под звуки клавесина и арфы, на которой играл слепец. Отсутствие Имп[ератора] произвело впечатление, и это очень хорошо: сегодня мы обедаем втроем с Ним и Сестрицей. […]

[Вена, 18 декабря 1814 года.]

[…] Ничего нового, любезная Маменька, не происходит, по крайне мере, я о том не ведаю: на политическом горизонте все так же, как и раньше – наш Имп[ератор] выказывает редкостную медлительность, остается только пожелать, чтобы она принесла свои плоды, будем же ожидать результатов его мудрого поведения. […]

[Вена, 24 декабря 1814 года.]

[…] С наследным Принцем Вюртембергским, с тех пор как Сестрица сообщила ему о своих планах, поведение Ее стало вдвое более вежливым[1010]

, это и все, что я имею сообщить Вам, Маменька. […]

[Вена, 26 декабря 1814 года.]

[…] Ваше замечание, любезная Маменька, об отсутствии духа рыцарства и о том недоверии, которое выказывается ныне в отношении женского пола, более чем верны; – признаюсь, что я склоняюсь ко мнению, что тому основной причиной являются сами женщины, но я не могу принять ту своеобразную мораль, проповедуемую многими, согласно которой все женщины есть или должны быть порочными; почему же каждая особь должна непременно устремляться ко злу, и какой смысл в этой вере в неизбежность зла? Все это меня возмущает; ведь это столь же верно, сколь и вредоносно. Сестрица весьма потрясена происходящим[1011], любезная Маменька, но все же менее, чем я думала. […]

[Вена, 10 января 1815 года.]