[…] что касается наших дел, любезная Маменька, то поскольку я вынуждена пользоваться выражениями, которые сейчас в ходу, какими бы дурными и неприличными они мне ни казались, скажу о том, что было решено: Пруссия должна Герцогу 50 тыс. жителей, кроме того мы получим дополнительно 27 000 жителей на землях Фульды, остальное поделят между собой Пруссия и Бавария: – я очень опасаюсь последствий, которые подобное расчленение может иметь на этих землях; кроме того Пруссия не собирается нам уступить ни одной крепости, ни одного города, ни одного более-менее внушительного клочка земли подле Эрфурта, я весьма опасаюсь, как бы она не отдала нам означенных 50 тыс. жителей, руководствуясь лишь собственными своими интересами, что может привести к тому, что в результате мы получим надел, совсем недавно оторванный Пруссией от Саксонии; мысль о подобной возможности, против которой я выступаю и из-за которой ежедневно ссорюсь, давит на меня со всей тяжестью, она не отвечает моим принципам, да поможет мне Бог предотвратить все это; умоляю, любезная Маменька, никому об этом не говорите, надежда еще пока полностью не потеряна, излишне было бы пускать такие недобрые слухи, но Вы разрешили мне говорить с Вами с полной доверительностью, и вот я это и делаю, будучи счастлива оттого, что мне эта доверительность позволена; – мое положение во всем этом деле было даже чересчур деликатным, нелегкое это дело учитывать различные интересы и выдвигать при этом в качестве доводов разные принципы; если произойдет то, чего я опасаюсь, то я умываю руки и могу призвать Небеса и людей в свидетельство того, что сама была далеко со всем случившимся не согласна; и хотя мы не можем оставаться в наших прежних границах владения, я всегда выступала против нашего участия в каких бы то ни было разделах, ничего подобного мы не искали, а кабинет Братца все откладывал рассмотрение этого вопроса, пока его окончательное решение не послужило и Его собственным интересам; Он пожаловал нам [земли] по своему усмотрению, несмотря на то что это была уже Прусская территория, которую нам следовало получить, я же всем сердцем не одобряю того, что мы будем отрезать от нее, поскольку это означает отход от принципов, придерживаться которых я всегда считала необходимым, и все, что может оправдать случившееся в глазах всего мира, не сможет никогда утешить меня в содеянном. – Вот, любезная Матушка, как обстоят мои дела, потому что в тот самый момент, когда Имп[ератор] оставил за Пруссией право самой решать, что именно она нам должна, я почувствовала, что дело подобного рода будет в конечном счете переложено на нас; понятно, что Пруссия хочет видеть в нас участников договоренности, которая была принята словно без ее участия. – Что касается Фульды, то Принц мне сказал, что он бы предпочел, чтобы то, что будет решено касательно нашего владения, было оформлено на мое имя, я полагаю, что моя дотация ограничится замком и кое-какими землями, но Вы достаточно меня знаете, любезная Маменька, чтобы быть уверенной, что никогда я оттуда для собственных нужд не возьму и сантима и что все полученное будет использовано для нужд Принца и Детей, которые до сих пор не имеют ничего. – Принц желает, чтобы все совершилось в мою пользу, потому что он не хочет, чтобы создавалась видимость, будто он получает что-то в обход своих Родителей, и эта деликатность чувств вызывает у меня уважение. – Вот и все, что я могу Вам сказать, любезная Маменька. – Детали пока еще не оговорены, умоляю, сообщите, что Вы обо всем этом думаете, и сожгите это письмо; я наговорила в нем сполна, но пока еще не ясно, все ли решения останутся неизменными. Только, умоляю Вас, любезная Матушка, никому не сообщайте о содержании этого письма. […]
[…] Венская публика разразилась здесь гневом против Марии-Луизы[1019]
, обвиняя ее, будто она знала обо всем, что происходит во Франции. […] недовольство тем, как приводятся в исполнение договоренности, здесь достигнутые, столь велико в Германии, и тем самым стабильность нынешнего момента настолько эфемерна, что будущее предстает отнюдь не в розах, и военные заботы нынешнего дня кажутся еще благом: король Саксонии все еще колеблется, Бавария увеличивает свои территории, ничего при этом не отдавая Австрии, а Мюрат объявил Австрии войну[1020] и продвигается вглубь в Италии. […]