Александр I, Мария Павловна, Елизавета Алексеевна: Переписка из трех углов (1804–1826). Дневник [Марии Павловны] 1805–1808 годов

Слишком неожиданное прибытие Барона Голланда[529] и опасение задержать его прибытие к Вам, оставив его здесь долее до вечера, не позволили мне, любезнейший Друг, воспользоваться данной удобной оказией, какую представлял собой его проезд через Веймар, чтобы Вам написать; теперь я пишу это письмо заранее, дабы препоручить его ближайшему курьеру и предотвратить тем самым события, объяснившись с Вами со всей той дружбой, которую я к Вам испытываю. Г-н фон Билке передал мне 10/22 этого месяца Ваше последнее письмо, дражайший Александр: благодарю Вас от всего cердца за те выражения дружбы, которые оно в себе содержит, и в особенности за скрупулезность в деле возвращения мне тех бумаг, которые я позволила себе Вам отдать, уезжая из России, и которые более уже не могли иметь законной силы, поскольку я почла своим долгом составить этим летом новые бумаги для очищения своей совести как в отношении своих Детей, так и в особенности в отношении Принца. Г-н фон Билке уверил меня, что нашел Вас в добром здравии, и Вы можете легко догадаться, как много я задала ему вопросов обо всем, Вас касающемся, на которые он только мог мне ответить! – Я надеялась найти в Вашем письме хотя бы слово относительно моего положения в настоящий момент и тех известий, которые я Вам незадолго до этого сообщила, наконец, Ваше мнение о том, как надобно себя вести, если того потребуют события, которых все мы имеем основания бояться: тем не менее и несмотря на то, что время неотложно торопит, мои ожидания не были оправданы и Вы не сказали мне ничего! – это не может быть охлаждением с Вашей стороны: помимо того, что Вы на него неспособны, по крайней мере, я на это надеюсь, поведение мое этого не заслуживает. У Вас есть, значит, основания молчать: какими бы они ни были, я должна их уважать и ограничиться лишь напоминанием Вам о том, что если я и вхожу в подробности того, что происходит, то вовсе не потому, что хочу вмешиваться в дела, которые выше моего разумения, еще менее, чтобы продемонстрировать свой страх в ожидании того, что неизбежно, и еще менее, чтобы пожаловаться на судьбу, но для того, чтобы известить Вас о том, что, быть может, Вам интересно было бы узнать из надежного источника. Я буду и впредь продолжать это делать, разве только Вы мне это запретите. Но заклинаю Вас, любезный Друг, измените Ваш образ мыслей касательно этой темы, потому что я уже убедилась в том, что лично для меня он представляет крайнюю опасность. Если бы я была подле Вас, я бы объяснила Вам это с той свободой, которую допускает устная беседа; письменно я должна соблюдать большую сдержанность, но я должна тем не менее дать Вам понять, что Вы, возможно, и сами того не желая, ставите меня в тягостное положение до такой степени, что мои здешние Родственники могут думать, что все они Вам по меньшей мере безразличны, и не раз уже случалось так, что я не знала, ни что им на это сказать, ни что ответить. – Наконец Принц присылает Вам Г-на фон Билке, Вы даже не передали с последним пару строк для меня: он спрашивал меня даже в этой связи, чем он имел несчастье Вам не понравиться; я ответила, что это конечно же не так, и постаралась, как могла, разубедить его в этом, и все же впечатление осталось, и я это чувствую! Если бы мы не находились в самой что ни есть неопределенной ситуации, я не стала бы вообще касаться всех этих вещей: но накануне того, что мне, возможно, понадобится искать у Вас поддержки, мне кажется, что я должна Вас просить не усугублять видимостью равнодушия бéды, и так уже более, чем реальные. В довершение всего у нас еще одна беда, о которой Вы не можете не знать: назначение здесь французского министра я считаю очень большой бедой для меня[530], это одно потребовало бы соблюдать осмотрительность даже опытному человеку, каковым я не являюсь: мне бы так хотелось, чтобы Вы дали мне кое-какие советы, какие-то указания, но в Вашем письме я не нашла ничего, кроме старых уверений! – не скрою, какую боль мне всё это причинило, и ту горечь, которую я испытываю, когда мне кажется, что во всем, что мне приходит от Вас, я замечаю словно раз и навсегда сформированное Вами мнение, будто я только и могу видеть вещи в более мрачном свете, чем они есть на самом деле, или же говорю об этом ради удовольствия поплакаться. – Это означает, что Вы вынуждаете меня видеть опору лишь во мне Самой и лишь в себе Самой искать слабый источник утешения, которым бы я так хотела быть обязанной Вам за всю ту преданность, которую я не переставала Вам выказывать во все времена. – Да даруют мне Небеса необходимые добродетели, которые бы мне позволили справиться со столь противоречивыми обязательствами: – я же могу отвечать лишь за свою добрую волю, чистоту моих намерений: надеюсь, что они дадут мне смелости устоять там, куда меня поставила судьба. – Я прошу Вас весьма настоятельно не думать, будто бы я оповестила Матушку и, возможно, Катрин о тех признаниях, которые я Вам сделала: даю Вам слово, любезный Друг, что они об этом ничего не знают и не узнают никогда ничего, никто здесь не знает об этом письме, и я не снимала с него копии. Если я хочу быть Вам чем-то обязанной, то только Вам одному, а не посредничеству других, которого я желала бы избежать, еще раз повторяю, мне не свойственно жаловаться: – и почему мне надо прибегать к перу и бумаге ради объяснений, которые я уже более не могу откладывать в долгий ящик, почему не позволено поговорить хотя бы часок с Вами наедине! – итак, что бы ни случилось (если говорить Вам о моих планах), я остаюсь здесь, разве что Герцог сам решит, что ради спасения Дома срочно необходимо, чтобы я удалилась: но это, скорее всего, он не сможет мне сказать, учитывая неопределенность его положения и ту осторожность, которую он должен соблюдать: но в конце концов, если он мне велит уехать, я сделаю это, в остальном же попытаюсь держаться достойно и не опозорить в то же время ни мою страну, ни мою семью. – Дети мои чувствуют себя хорошо: если мне и остается некоторая надежда на счастье, то она основана только на них. Я напоминаю Вам о них, равно как и об их Матери, и остаюсь навеки с теми чувствами, которые Вам, дражайший Друг, хорошо известны,