Александр I = старец Фёдор Кузьмич?

В то же время сама Елизавета Алексеевна писала своей матери 31 декабря следующее: «Все земные узы порваны между нами! Те, которые образуются в вечности, будут уже другие, конечно, еще более приятные, но, пока я еще ношу эту грустную, бренную оболочку, больно говорить самой себе, что он уже не будет более причастен моей жизни здесь, на земле. Друзья с детства, мы шли вместе в течение тридцати двух лет. Мы вместе пережили все эпохи жизни. Часто отчужденные друг от друга, мы тем или другим образом снова сходились, очутившись, наконец, на истинном пути, мы испытывали лишь одну сладость нашего союза. В это-то время она была отнята от меня! Конечно, я заслуживала это, я недостаточно сознавала благодеяние Бога, быть может, еще слишком чувствовала маленькие шероховатости. Наконец, как бы то ни было, так было угодно Богу. Пусть Он соблаговолит позволить, чтобы я не утратила плодов этого скорбного креста – он был ниспослан мне не без цели. Когда я думаю о своей судьбе, то во всем ходе ее я узнаю руку Божию».

4 января 1826 года князь Волконский писал следующее уже императору Николаю: «Насчет сопровождения оного (т. е. тела Александра) я был в большом затруднении по неприбытию сюда никого из Санкт-Петербурга; из генерал-адъютантов граф Ожаровский не бывал по сие время; граф Ламберт хотя и находится здесь, то как он не нашего исповедания, то государыне императрице угодно было приказать потребовать генерал-адъютанта графа Орлова-Денисова, коему изволила сама поручить драгоценные останки покойного супруга своего, в надежде, что ваше императорское величество благоволите утвердить сделанный ее величеством выбор и позволите графу Орлову-Денисову довершить до Санкт-Петербурга возложенное на него поручение».

Императрица Елизавета Алексеевна, кроме того, при самом выступлении из Таганрога пригласила к себе Тарасова и сказала: «Я знаю всю вашу преданность и усердную службу покойному императору и потому я никому не могу лучше поручить, как вам, наблюдать во все путешествие за сохранением тела его и проводить гроб его до самой могилы».

Процессия направилась на Харьков, Курск, Орел, Тулу в Москву. Тарасов пишет, что начальствовавший над церемонией и войсками, составлявшими эскорт, граф Орлов-Денисов наблюдал везде строгий порядок и военную дисциплину. На козлах колесницы постоянно сидел лейб-кучер покойного государя Илья Байков. Все ночлеги были в селах или городах, так что гроб всегда ночевал в церквах. Усердием жителей сооружались великолепные катафалки. В каждой епархии на границе встречал архиерей с духовенством всего уезда, чтобы сменить духовенство предшествовавшей губернии. В городах войска выстраивались шпалерами, и, где была артиллерия, во время следования процессии производилась пальба. У колесницы народ нередко отпрягал лошадей и вез ее на себе. Переезды были обыкновенно не более пятидесяти верст. На границе каждой губернии останавливались в поле, и губернатор одной губернии передавал церемониал губернатору другой, который и провожал процессию через свою. На всем пути, даже в степных местах, стекались жители большими массами; в городах, а в особенности в губернских, стечение народа принимало обширные размеры. Не было недостатка и в разных нелепых слухах, которые, как говорит Тарасов, распространялись среди народа неблагонамеренными людьми и вызывали со стороны графа Орлова-Денисова принятие необходимых мер предосторожности. Так, например, когда шествие приближалось к Туле, донесли, что фабричные намереваются вскрыть гроб; но все обошлось благополучно. Оружейники просили только отпрячь лошадей и везти колесницу до города на расстоянии пяти верст.

«Кроме личного повеления, – пишет Тарасов, – данного мне императрицей в Таганроге, я имел особенное предписание от графа Орлова-Денисова о возможном попечении за целостью тела императора во время всего шествия. С этой целью я представил графу, что для удостоверения о положении тела императора необходимо по временам вскрывать гроб и осматривать тело. Таковые осмотры, при особом комитете в присутствии графа, производились в полночь пять раз, и каждый раз по осмотре я представлял донесение графу о положении тела. Для ежедневного же наблюдения в гробе было сделано отверстие в виде клапана, через которое всегда можно было удостовериться о целости тела. Когда же мороз понижался до двух или трех градусов по Реомюру, тогда под гробом постоянно держались ящики со льдом, нашатырем и поваренной солью для поддержания холода».