Александр I = старец Фёдор Кузьмич?

Однако через некоторое время он мало-помалу пришел в себя и взял носовой платок, чтобы вытереться, говоря: «Благодарю вас, я сделаю все это сам! У вас нет с вами вашей книги». Его следовало переодеть. Я вышла, но он послал за мною, как только переменил белье, и он лежал на диване в кабинете, он удивительно хорошо выглядел для того состояния, в каком он был после обеда. У меня была книга, и я сделала вид, что читаю, а между тем наблюдала за ним – он заметил, что я смущена. Я ему сказала, что у меня сильно болит голова, что рано закрыли печь рядом с моей кроватью, – это было верно, но лицо мое было расстроено от слез; он спросил меня, кто это сделал, я назвала горничную; тогда он подробно объяснил, как нужно топить эту комнату. Он спросил меня, гуляла ли я, я ему отвечала, что да, и рассказала ему, что встретила калмыков на лошадях и что, говорят, когда они узнали о его болезни, то они хотели отслужить молебен о его выздоровлении. «Кстати, – сказал он, – они хотят попрощаться с вами, я не могу их принять, так уж примите вы». – «Когда?» – спросила я. – «Да хоть завтра, скажите об этом Волконскому». Пожелав ему покойной ночи и обняв его, я перекрестила его дорогой лоб, он улыбнулся.

Среда, 11 ноября. Он приказал мне сказать, что он провел ночь спокойно. Я пригласила калмыков в 11 часов. Он приказал мне передать через Волконского зайти раньше к нему, он выглядел очень хорошо; он показал мне стакан с уксусом и альпийской водой, которую Виллие приготовил для него для умывания лица, и сказал, что это наслаждение; он спрашивал меня, что мне говорили калмыки и велела ли я им сыграть. Я сказала, что нет, что я сказала им другое, что я поблагодарила их за молитвы о нем, что я их спросила, в первый ли раз это было, что они вошли в нашу церковь; я хотела продолжать, но он не слушал более и напомнил своему камердинеру вымыть ему лицо приготовленным уксусом. Он сказал, чтобы я ушла и вернулась перед прогулкой. Я пришла опять, перед тем как отправиться, он спросил меня, куда я намерена пойти. Я ему сказала, что хотела бы спуститься пешком с горы, чтобы пройти к источнику. «Вы найдете там казаков, – сказал он, – они поместили теперь своих лошадей в одном из пустых пакгаузов». – «Почему?» – спросила я. – «Они желали быть поближе».

Он сказал мне, чтобы я зашла к нему с прогулки; я зашла к нему; он спросил меня, выполнила ли я план прогулки, я сказала, что да. «Видели ли вы казаков?» – «Я видела там только двух офицеров». Я сказала ему, что вчера, во время моей прогулки в сторону карантина, я была приятно поражена и тронута, видя, что садовник Грей работал над украшением моего любимого местечка. Я спросила его, не он ли это все устроил? Он мне ответил с тем добрым выражением, которое он часто умел принимать: «Да, так как он не может работать теперь с другой стороны» (на месте, где император хотел развести сад, для чего исключительно был вызван Грей). «Я ему велел пока устроить ваше любимое местечко». Я его поблагодарила. Он казался довольно бодрым, и голова его была свежа. Он сказал мне, что необходимо, чтобы я пошла еще раз гулять после обеда, я просила его избавить меня от этой прогулки и уверяла, что я гораздо лучше чувствую себя дома и спокойнее, когда нахожусь возле него, – я сказала это с некоторым волнением. «Хорошо, – сказал он, – побольше благоразумия, будем благоразумны!»

Он дал мне попробовать питье, которое, казалось ему, имеет какой-то посторонний привкус, я тоже находила это, и он мне сказал, что Егорович нашел то же самое. Вошел Виллие, он сказал ему про питье и сказал ему, что мы нашли. Виллие утверждал, что этого не может быть. Спустя некоторое время вошел Стоффреген, пока он был еще там, он сказал ему, указывая на меня: «Говорила она вам вчера, что с нею было?» Я не могла вспомнить, о чем шла речь, оказалось, что это он говорил о вчерашней топке печи, в 2 часа он отослал меня обедать. В 5 часов я позвала Виллие и спросила у него, как обстоит дело. Виллие был весел, он сказал мне, что в настоящий момент есть жар, но что я должна пойти к нему, так как он не в таком состоянии, как вчера!»

На этом записки императрицы кончаются.

Над умершим

Итак, 19 ноября Александра I не стало, а все окружающие его были сразу поставлены в громадное затруднение. На противоположном конце страны от столицы, в полном неведении, где теперь находится новый император, они долго еще продолжали переписываться до окончательного выяснения дела.

Первое уведомление было послано императору Константину Дибичем от того же 19 ноября следующего содержания: «С сердечным прискорбием имею долг донести вашему императорскому величеству, что Всевышнему угодно было прекратить дни всеавгустейшего нашего государя императора Александра Павловича сего ноября 19 дня в 10 часов и 50 минут по полуночи здесь, в городе Таганроге. Имею счастье представить при сем акт за подписанием находившихся при сем бедственном случае генерал-адъютантов и лейб-медиков. Таганрог. Ноября 19 дня 1825 года, № 1. Генерал-адъютант Дибич».