Александр III. Истоки русскости

Он почти с сарказмом перечисляет все фазы таких отношений: «И чего только мы не делали, чтобы Европа признала нас за своих. Мы пугали её силой, посылали туда наши армии “спасать царей”, то склонялись опять перед нею, как не надо было, и уверяли её, что мы и созданы лишь, чтобы служить Европе и делать её счастливой».

Он не может обойтись без жестокой насмешки над потугами русских европейцев: «Европа считает русских самозванцами, укравшими у неё просвещение и в её платье нарядившимися». А потом приходит к самому нерадостному выводу: «Кончилось тем, что теперь в Европе каждый держит себе за пазухой принесённый на нас камень и ждёт только первого столкновения. Вот чего мы выиграли в Европе, столько ей служа».

Но ведь Достоевский во всех своих произведениях глубоко психологичен, и это качество отнюдь не изменяет ему и в политических суждениях. Он подчёркивает, что привязанность к Европе для многих русских (и для всего их государства) – это не что иное, как роковая страсть, неотступная, безответная и всегда жертвенная! И что она весь XIX век будила в русской интеллигенции некую лакейскую боязнь и страх прослыть в Европе непросвещёнными азиатами. Писатель, проникая в этот нехороший русский комплекс, с суровой историчностью судит, что ценой его стала утрата нашей духовной самостоятельности. И с гневом (или с угрюмой насмешкой?) вопрошает: «Не пора ли перестать быть рабами и приживальщиками? Не пора ли жить внутренними интересами?»

Как это напоминает Ф. И. Тютчева с его откровенным презрением к низкопоклонству перед Европой: «Как перед ней не гнитесь, господа, вам не снискать признанья у Европы…» Собственно, эти поэтические и дипломатические выводы Тютчева стали одной из базовых составляющих для постепенной выработки идеологии русских кочевников. А Достоевский уже с полной непреклонностью заявляет, что «хозяин земли русской – есть лишь один русский человек (великорос, малорос или белорус – это всё едино и так будет навсегда».

Но никак нельзя обвинять классика в какой-то тени национализма. Он всегда мыслил широко и верил во всемирное благое призвание русского народа. Но отчётливо заявлял, что тот, кто не любит свой народ, тот никогда не сможет полюбить и всё человечество.

И он приходил к мысли о том, что национальное чувство – это великий дар, ниспосланный свыше. Что его происхождение таинственно прекрасно и что без изначальной врождённой любви к родине никакие подлинно творческие свершения невозможны!

Добавим к этому, что ко времени создания «Братьев Карамазовых» Фёдор Михайлович уже был хорошо знаком и с другим учителем Наследника, с историком Соловьёвым. И был столь же знаком и с самим Наследником и нередко бывал у него. Непростые и неслучайные это связи…

Продолжая мысль о «проводниках русской идеи», мы не можем не сказать об Иване Сергеевиче Аксакове. Его любовь к Родине, горячие гражданские чувства и непреклонная честность были в русском высшем обществе столь общепризнанными, что одно время бытовала почти пословица – «Честен, как Аксаков». Иван Сергеевич при его прямодушии и доброй человечности являл для современников пример достойной нравственности. А его преданность Отечеству и его национальной самобытности всего лучше выражалась в его широко известном призыве к русским – «Быть русскими».

М. П. Лобанов, много внимания уделивший взглядам И. С. Аксакова, особо выделял его искренний призыв к любому мыслящему современнику – «не быть духовным рабом, лакеем перед Западом»!

Для Аксакова любой значительный успех России становился и его личной большой радостью, а любое её поражение – это глубокое личное несчастье. Таким потрясающим несчастьем для него стали скудные и даже унизительные для Отечества условия Берлинского конгресса великих держав, фактически отнявшие у России её победу в русско-турецкой войне. Аксаков гневно говорил, что «Русь победительница сама разжаловала себя в побеждённые».

Иван Сергеевич совсем не сдерживал и не скрывал своего возмущения к своей боли и заявлял, что подлостям Запада по отношению к России и вообще к Европе Восточной нет ни предела, ни меры. А «весь Конгресс не что иное, как открытый заговор против русского народа». Суровая реакция правительства Александра II не заставила себя ждать. Аксаковский славянский комитет был закрыт, а самого Аксакова выслали из Москвы.

Цесаревич Александр Александрович имел глубокое уважение к Аксакову, и, взойдя на российский престол, всегда проявлял понимание, его взглядов. А безвременная кончина знаменитого славянофила принесла императору искреннюю печаль и душевное сожаление. В те дни он сказал: «Действительно, потеря в своём роде незаменимая. Человек он был истинно русский, и с чистой душой…» Не одобряя некоторых резких публичных высказываний Аксакова, император тем не менее придавал большое значение тому, что Иван Сергеевич являлся общественным деятелем, «защищавшим везде и всегда русские интересы».