Александр III. Истоки русскости

Впрочем, говоря о таком «непервенстве», мы можем пойти и много дальше. Например, в вопросе о значимости для нашей страны её древней столицы. И конкретно вот в чём: большие симпатии к Москве задолго до Александра III высказывал ещё Николай I. Он даже высказывал сомнения в правильности решения Петра I перенести столицу в Санкт-Петербург. И в целом он временами склонялся почти к будущему курсу Царя-Хозяина, говоря: «Может быть, было бы лучше цивилизовать Россию на свой собственный лад?»

Да и не один Николай I высказывал такие сомнения. Но до Царя-Хозяина они ни у кого не обретали ясности национальной идеи и национального государственного курса. По прошествии времени этот курс был оправдан и поддержан не только практикой нашей русской жизни, но и многими отечественными и иностранными мыслителями. Так, Шпенглер в своё время определил резкие и жёсткие преобразования Петра I, как «псевдоморфоз», при котором чуждая народу культура начинает довлеть над национальной. И это ведёт к искажению исторических основ национальной жизни России. Шпенглер находил их «беспрецедентными», не имеющими аналогов во всей мировой истории. Но он оговаривался, что их последствия для национальной жизни могли быть весьма неоднозначными!

Мы полагаем, что Александр III с молодых лет уже был всерьёз встревожен возможностью таких неоднозначных последствий. И он усматривал «иностранный вектор» развития русского общества как губительно опасный. Для немногих дальнозорких русских людей, тоже воспринимающих это как серьёзную опасность, казалось, уже и не было надежд изменить положение. Никаких ободряющих сигналов и ориентиров не наблюдалось…

Современная исследовательница Елена Зименко в своей работе «Тяжкое бремя царской власти» замечала: «Действительно, надо быть провидцем, чтобы предположить из 1845 года, что младенец войдёт в историю под именем Миротворца и что годы его правления ознаменуются обращением к русскому стилю (именно – русскому!) в большом и малом».

Далее исследовательница рассуждает о том, каким же увидела Россия этого необычного императора, и отвечает, что, наверное, «самым правильным словом будет “естественный”». Он ничего из себя не изображал, не напускал на себя никаких чужих свойств и качеств. И это очень ясно проявилось уже и в его ранних портретных изображениях.

Так, Крамской писал его портрет почти год, закончил в августе 1875 года. «К этому времени в Наследнике появились властность и сила. Но главное – обозначилась некая величественность, которую будут впоследствии отмечать многие современники».

И не следует думать, что свойства Александра Александровича заметили и отразили в своих произведениях лишь художники, люди особой принципиальности. Нет, это их же честно фиксировали фотографии. Так широко известна прекрасная литография, исполненная с фотографии, выполненной К. И. Бергамаско. «Литографии особенно удалось выражение света тёплых глаз Наследника, так резко отличавшихся по выражению от холодных глаз его деда и невыразительных водянистых, чуть навыкате, глаз отца. А вскоре Цесаревич обзавёлся бородой… Борода соответствовала его внутреннему состоянию и вскоре стала приметой нового царствования».

Выше мы уже отмечали, что окружение Наследника быстро отреагировало на такой облик будущего правителя, и у него вскоре появилось немало последователей. И Е. Зименко говорит об этом же: «Сановники тоже стали отпускать бороды. Эта мелкая деталь на самом деле говорила о многом. Во-первых, у русского царя бороды не было со времён Алексея Михайловича. То есть весь XVIII и три четверти XIX века. И вот – новый царь, в котором с трудом можно было отыскать каплю русской крови, возвратился к исконной части национального облика». (С улыбкой можно было вспомнить ещё странную допетровскую поговорку: «Борода – в честь, а усы – они и у кошки есть!» Звучало бы это забавно, но говорит уже о многом.)

Личный пример царя в продвижении и укреплении проявлений русской национальной жизни, конечно, имел прямо таки повелевающее значение для высшего русского общества. Но Царь-Хозяин хорошо сознавал, что этого недостаточно, во имя будущего следует заботиться о национальном воспитании детей и молодёжи. Из этого во многом и проистекает, например, его забота о низших школах и его упорядочение жизни высших образовательных учреждений. И царя хорошо понимали лучшие русские педагоги того времени. Так, В. Н. Сорока-Росинский отозвался на повышение внимания к начальным школам прекрасно верными словами: «Национальное воспитание – суровый долг перед народностью».